Неточные совпадения
А если подумать еще о том, что о каждом из нас и помина не
было, когда за сто, за тысячи, за много тысяч лет жили на земле такие же люди, как и я, так же рожались, росли, старелись и
умирали, что от миллионов миллионов людей, таких же, как я теперь, не только костей, но и праха от костей не осталось, и что после меня
будут жить такие же, как я, миллионы миллионов людей, из моего праха вырастет трава и траву
поедят овцы, а овец съедят люди, и от меня никакой ни пылинки, ни памяти не останется!
Когда подумаешь про те миллионы и миллионы людей, которые живут такой же, как и я, жизнью, где-то за десятки тысяч верст, про которых я никогда ничего не узнаю и которые ничего не знают про меня, то невольно спрашиваешь себя: неужели между нами нет никакой связи, и мы так и
умрем, не узнав друг друга? Не может этого
быть!
Если я живу мирской жизнью, я могу обходиться без бога. Но стоит мне подумать о том, откуда я взялся, когда родился и куда денусь, когда
умру, и я не могу не признать, что
есть то, от чего я пришел, к чему я иду. Не могу не признать, что я пришел в этот мир от чего-то мне не понятного и что иду я к такому же чему-то непонятному мне.
Или хочешь, мы дадим тебе такую силу, что ты
будешь избавлять людей от болезней и страданий, так, чтобы те, кого ты пожалеешь, не
будут умирать прежде времени?
Редко
умирают от голода. Гораздо чаще болеют и
умирают оттого, что слишком сладко
едят и не работают.
Когда видишь людей, всегда всем недовольных, всех и всё осуждающих, хочется сказать им: «Ведь вы не затем живете, чтобы понять нелепость жизни, осудить ее, посердиться и
умереть. Не может этого
быть. Подумайте: не сердиться вам надо, не осуждать, а трудиться, чтобы исправить то дурное, которое вы видите.
Начиная от Сократа до Христа и от Христа вплоть до тех людей, которые из века в век
умирают за истину, все мученики веры доказывают неправду этого рабского учения и громко говорят нам: «Мы тоже любили жизнь и всех людей, которыми жизнь наша
была красна и которые умоляли нас прекратить борьбу.
«Сколько нравственных мучений — и всё это, чтобы
умереть через несколько минут! Стало
быть, не о чем и заботиться».
Memento mori, помни смерть! — великое слово. Если бы мы помнили то, что мы неизбежно и скоро
умрем, вся жизнь наша
была бы совсем другая. Если человек знает, что он
умрет через полчаса, то он наверное не станет делать ни пустого, ни глупого, ни, главное, дурного в эти полчаса. Но полвека, которые, может
быть, отделяют тебя от смерти, разве не то же, что полчаса?
Учение Христа о том, что жизнь нельзя обеспечить, а надо всегда, всякую минуту
быть готовым
умереть, дает больше блага, чем учение мира о том, что надо обеспечить свою жизнь, — дает больше блага уже по одному тому, что неизбежность смерти и необеспеченность жизни остаются те же при учении мира и при учении Христа, но самая жизнь, по учению Христа, не поглощается уже вся без остатка праздным занятием мнимого обеспечения своей жизни, а становится свободна и может
быть отдана одной свойственной ей цели: совершенствованию своей души и увеличению любви к людям.
Была давно-давно на земле большая засуха: пересохли все реки, ручьи, колодцы, и засохли деревья, кусты и травы, и
умирали от жажды люди и животные.
Мать сказала: «Мне всё равно
умирать,
пей лучше сама», и отдала ковшик девочке.
Неужели нельзя надеяться, что придет день, когда люди найдут, что жить для других им
будет так же легко, как им теперь легко
умирать на войнах, причин которых не знают? Для этого нужен только подъем и просветление духа в людях.
Есть рассказ о том, что человек за грехи
был наказан тем, что не мог
умереть; можно смело сказать, что если бы человек
был наказан тем, что не мог бы страдать, то наказание это
было бы такое же тяжелое.
И всякому человеку надо прежде всего решить вопрос, сын ли он хозяина или поденщик, совсем или не совсем он
умирает со смертью тела. Когда же человек поймет, что
есть в нем то, что смертно,
есть и то, что бессмертно, то ясно, что и заботиться он
будет в этой жизни больше о том, что бессмертно, чем о том, что смертно, —
будет жить не как работник, а как хозяйский сын.
Поэтому главная наша забота должна
быть о том, чтобы решить вопрос, совсем или не совсем
умираем мы в плотской смерти, и если не совсем, то что именно в нас бессмертно. Когда же мы поймем, что
есть в нас то, что смертно, и то, что бессмертно, то ясно, что и заботиться мы в этой жизни должны больше о том, что бессмертно, чем о том, что смертно.
Старушка-крестьянка за несколько часов до смерти говорила дочери о том, что она рада тому, что
умирает летом. Когда дочь спросила: почему? — умирающая отвечала, что она рада потому, что зимой трудно копать могилу, а летом легко. Старушке
было легко
умирать, потому что она до последнего часа думала не о себе, а о других.
Для того, чтобы заставить себя поступать хорошо, почаще вспоминай о том, что непременно очень скоро
умрешь. Только представь себе живо, что ты накануне смерти, и ты наверное не
будешь ни хитрить, ни обманывать, ни лгать, ни осуждать, ни бранить, ни злобствовать, ни отнимать чужое. Накануне смерти можно делать только самые простые добрые дела: помочь другому, утешить, оказать ему любовь. А эти дела и всегда самые нужные и радостные. От этого хорошо всегда, а особенно, когда запутался, думать о смерти.
Когда люди знают, что пришла смерть, они молятся, каются в грехах, чтобы
быть готовыми с чистой душой прийти к богу. Но ведь мы каждый день понемногу
умираем и всякую минуту можем совсем
умереть. И потому надо бы нам не дожидаться смертного часа, а всякую минуту
быть готовыми.
Затем-то и стоит всегда смерть над людьми, чтобы они всегда
были готовы
умереть, а готовясь
умереть, жили бы хорошо.
Живи до веку и до вечера. Работай, как будто
будешь жить вечно, а поступай с людьми, как будто
умрешь сейчас.
Человек,
умирая, знает, что с ним ничего не случится особенного, что с ним
будет то, что
было с миллионами существ, что он только переменит способ путешествия, но он не может не испытывать волнения, подъезжая к тому месту, где произойдет эта перемена.
Когда мы
умираем, то с нами может
быть только одно из двух: или то, что мы считали собой, перейдет в другое отдельное существо, или мы перестанем
быть отдельными существами и сольемся с богом.
Будет ли то или другое — в обоих случаях нечего бояться.
Люди боятся смерти и желают жить как можно дольше. Но если смерть
есть несчастье, то не всё ли равно
умереть через 30 или через 300 лет? Много ли радости для приговоренного к смерти в том, что товарищей его казнят через три дня, а его через 30 дней?
Я отыскивал его в истории человечества и в моем собственном сознании, и я пришел к ненарушимому убеждению, что смерти не существует; что жизнь не может
быть иная, как только вечная; что бесконечное совершенствование
есть закон жизни, что всякая способность, всякая мысль, всякое стремление, вложенное в меня, должно иметь свое практическое развитие; что мы обладаем мыслями, стремлениями, которые далеко превосходят возможности нашей земной жизни; что то самое, что мы обладаем ими и не можем проследить их происхождения от наших чувств, служит доказательством того, что они происходят в нас из области, находящейся вне земли, и могут
быть осуществлены только вне ее; что ничто не погибает здесь на земле, кроме видимости, и что думать, что мы
умираем, потому что
умирает наше тело, — всё равно что думать, что работник
умер потому, что орудия его износились.
Если мы верим, что всё, что случается с нами в нашей жизни, случалось с нами для нашего блага, мы не можем не верить и в то, что то, что случается с нами, когда мы
умираем, должно
быть нашим благом.
Христос,
умирая, сказал: «Отец, в руки твои отдаю дух мой». Если кто говорит эти слова не одним языком, а всем сердцем, то такому человеку ничего больше не нужно. Если дух мой возвращается к тому, от кого исшел, то для духа моего ничего, кроме самого лучшего,
быть не может.
Я не могу отрешиться от мысли, что я
умер, прежде чем родился, и в смерти возвращаюсь снова в то же состояние.
Умереть и снова ожить с воспоминанием своего прежнего существования, — мы называем обмороком; вновь пробудиться с новыми органами, которые должны
были вновь образоваться, значит родиться.
Когда люди
умирают, куда они уходят? А туда, наверное, откуда приходят те люди, которые рождаются. Приходят люди от бога, от отца нашей жизни, — от него всякая жизнь и
была, и
есть, и
будет. И уходят люди к нему же. Так что в смерти человек только возвращается к тому, от кого исшел.
Если жизнь
есть сон, а смерть — пробуждение, то то, что я вижу себя отделенным от всего существом,
есть сновидение, от которого я надеюсь пробудиться,
умирая.
Только тогда и радостно
умирать, когда устанешь от своей отделенности от мира, когда почувствуешь весь ужас отделенности и радость если не соединения со всем, то хотя бы выхода из тюрьмы здешней отделенности, где только изредка общаешься с людьми перелетающими искрами любви. Так хочется сказать: — Довольно этой клетки. Дай другого, более свойственного моей душе, отношения к миру. — И я знаю, что смерть даст мне его. А меня в виде утешения уверяют, что и там я
буду личностью.