Неточные совпадения
29) Точно так же и то, что представляется человеку смертью,
есть только для тех людей, которые полагают свою жизнь во времени. Для людей же, понимающих жизнь в том, в чем она действительно заключается, в усилии, совершаемом человеком в настоящем для освобождения себя от всего того, что препятствует его соединению с
богом и другими существами, нет и
не может быть смерти.
30) Для человека, понимающего свою жизнь так, как она только и
может быть понимаема, всё большим и большим соединением своей души со всем живым любовью и сознанием своей божественности — с
богом, достигаемым только усилием в настоящем,
не может быть вопроса о том, что
будет с его душою после смерти тела. Душа
не была и
не будет, а всегда естьв настоящем. О том же, как
будет сознавать себя душа после смерти тела,
не дано знать человеку, да и
не нужно ему.
Не нужно же знать человеку того, что
будет с его душою, потому, что если он понимает жизнь свою, как она и должна
быть понимаема, как непрестанное всё большее и большее соединение своей души с душами других существ и
богом, то жизнь его
не может быть ничем иным, как только тем самым, к чему он стремится, т. е. ничем
не нарушимым благом.
Всё это неправда. Закон божий открывается
не одним каким-нибудь людям, а равно всякому человеку, если он хочет узнать его. Чудес же никогда
не было и
не бывает, и все рассказы о чудесах пустые выдумки. Неправда и то, что
есть такие книги, в которых всякое слово истинно и внушено
богом. Все книги дело рук человеческих, и во всех
может быть и полезное, и вредное, и истинное, и ложное.
Учение Христа в том, что между
богом и людьми
не может быть посредников и что нужны для жизни
не дары
богу, а наши добрые дела.
Христос великий учитель. Он проповедовал истинную всеобщую религию любви к
богу и человеку. Но
не надо думать, что у
бога не могут быть такие же и даже еще более великие учителя. Если мы
будем думать так, мы этим
не уменьшим величия Христа, а только признаем величие
бога. Если же мы
будем думать, что после Христа
бог уже
не будет больше прямо открываться людям, то с новыми великими учителями, когда они придут, случится то же, что
было с Христом: побьют живого пророка для того, чтобы боготворить умершего.
Что, если бы он, как другие, сказал: никто
не может вернее Моисея объяснить закон
бога, он бы
был ничто, и дух божий покинул бы его душу. Но он общался
не с людьми, а с
богом, слушался его голоса, а
не своего страха перед людьми. Он
не побоялся ни церкви, ни государства и
не смутился, хотя Пилат и Ирод подружились только затем, чтобы распять его.
Любовь вызывает любовь. И это
не может быть иначе оттого, что
бог, проснувшись в тебе, пробуждает себя и в другом человеке.
Я знаю в себе отделенное от всего духовное существо. Таким же отделенным от всего я знаю такое же духовное существо и в других людях. Но если я знаю это духовное существо в себе и знаю его в других существах, то оно
не может не быть и само в себе. Вот это-то существо само в себе мы и называем
богом.
Если я живу мирской жизнью, я
могу обходиться без
бога. Но стоит мне подумать о том, откуда я взялся, когда родился и куда денусь, когда умру, и я
не могу не признать, что
есть то, от чего я пришел, к чему я иду.
Не могу не признать, что я пришел в этот мир от чего-то мне
не понятного и что иду я к такому же чему-то непонятному мне.
Говорят,
бог есть любовь, или любовь это
бог. Говорят тоже, что
бог это разум, или разум это
бог. Всё это
не совсем верно. Любовь и разум это те свойства
бога, которые мы сознаем в себе, но то, что он сам в себе, этого мы
не можем знать.
Человек
не может не чувствовать, что его жизнью что-то делается, что он чье-то орудие. А если он орудие чье-то, то
есть и тот, кто работает этим орудием. Вот этот тот, кто им работает, и
есть бог.
Бог для меня это — то, к чему я стремлюсь, то, в стремлении к чему и состоит моя жизнь, и который поэтому и
есть для меня, но
есть непременно такой, что я его понять, назвать
не могу. Если бы я его понял, я бы дошел до него, и стремиться бы некуда
было, и жизни бы
не было. Но я его понять и назвать
не могу, а вместе с тем знаю его, — знаю направление к нему, и даже изо всех моих знаний это самое достоверное.
Думать, что нет
бога, это, по учению Лао-Тсе, всё равно, что верить в то, что если дуешь мехом, то дух идет из меха, а
не из воздуха, и что мех
мог бы дуть и там, где
не было бы воздуха.
Бог есть. Нам
не нужно этого доказывать. Доказывать
бога — кощунство; отрицать его — безумие.
Бог живет в нашей совести, в сознании всего человечества, в окружающей нас вселенной. Отрицать
бога под сводом звездного неба, у гроба дорогих людей или при радостной смерти казнимого мученика
может только или очень жалкий, или очень развращенный человек.
Любить можно только совершенство. И потому для того, чтобы любить, надо одно из двух: или считать совершенным то, что несовершенно, или любить совершенство, то
есть бога. Если считать совершенным то, что несовершенно, то ошибка рано или поздно окажется, и любовь кончится. Любовь же к
богу, то
есть к совершенству,
не может кончиться.
Бог есть любовь; пребывающий в любви пребывает в
боге, и
бог в нем.
Бога никто
не видит нигде; но если мы любим друг друга, то он пребывает в нас, и любовь его в нас совершилась. Если кто говорит: люблю
бога, но брата своего ненавидит, тот лжец, ибо нелюбящий брата своего, которого видит, как
может он любить
бога, которого
не видит? Братья,
будем любить друг друга, любовь от
бога, и любящий каждый от
бога и знает
бога, потому что
бог есть любовь.
Говорят, что в последний день
будет общий суд и что добрый
бог будет гневаться. Но от благого
бога не может ничего произойти, кроме добра.
Какие бы ни
были на свете веры, истинная вера только та одна, что
бог — любовь. А от любви
не может быть ничего, кроме добра.
Бог хотел, чтобы мы
были счастливы, и для того вложил в нас потребность счастья, но он хотел, чтобы мы
были счастливы все, а
не отдельные люди, и для того вложил в нас потребность любви. Оттого и счастливы
могут быть люди только тогда, когда они все
будут любить друг друга.
Никто
не может служить двум господам: ибо или одного
будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть.
Не можете служить
богу и маммоне.
Человек же сознает в себе в одно и то же время и животное и
бога, и потому
не может быть безгрешным. Мы называем безгрешными детей, это — неверно. Ребенок
не безгрешен. В нем меньше грехов, чем во взрослом, но уже
есть грехи тела. Также
не безгрешен человек самой святой жизни. В святом меньше грехов, но грехи
есть — без грехов нет жизни.
Бог дал нам дух свой для того, чтобы мы
могли исполнять дело божие и чтобы нам самим
было хорошо. А мы этот дух божий тратим на служение своему телу. И дело божие
не исполняем и себе делаем худо.
Брак, настоящий брак, состоящий в рождении и воспитании детей,
есть посредственное служение
богу — служение
богу через детей. «Если я
не сделал того, что
мог и должен
был сделать, так вот на смену мне мои дети, — они
будут делать».
Только тот, кто
не верит в
бога,
может верить в то, что такие же люди, как и он сам,
могут устроить его жизнь так, чтобы она
была лучше.
Никакие условия
не могут сделать того, чтобы убийство перестало
быть самым грубым и явным нарушением закона
бога, выраженного и во всех религиозных учениях и в совести людей. А между тем при всяком государственном устройстве убийство — и в виде казни и на войне — считается законным делом.
Трудно различить, служишь ли ты людям для души, для
бога или для похвалы от них. Поверка одна: если делаешь дело которое считаешь добрым, спроси себя,
будешь ли делать то же, если знаешь вперед, что никто никогда
не узнает о том, что ты делаешь. Если ответишь себе, что все-таки
будешь делать, тогда наверное
можешь знать: то, что делаешь, — делаешь для души, для
бога.
Выгода служения
богу перед служением людям та, что перед людьми невольно хочешь выказаться в лучшем свете и огорчаешься, когда тебя выставляют в дурном. Перед
богом ничего этого нет. Он знает тебя, каков ты, и перед ним никто тебя ни восхвалить, ни оклеветать
не может, так что тебе перед ним
не нужно казаться, а нужно только
быть хорошим.
Если люди живут в грехах и соблазнах, то они
не могут быть спокойны. Совесть обличает их. И потому таким людям нужно одно из двух: или признать себя виноватыми перед людьми и
богом, перестать грешить, или продолжать жить грешной жизнью, делать дурные дела и называть свои злые дела добрыми. Вот для таких-то людей и придуманы учения ложных вер, по которым можно, живя дурной жизнью, считать себя правыми.
Церковная вера учит
не только тому, что покаяние согрешившего
может очистить его, но тому, что молитвы других людей
могут содействовать его благу в этой жизни и в будущей. Один мальчик, ложась спать, просил няню продолжать игру с куклами, начатую им, пока он
будет спать. Отношение церковных людей к
богу такое же ребячье. Люди
будут жить дурно,
будут спать, а за них
будут молиться,
будут продолжать игру.
Оно и
не может быть иначе: люди, верующие в злого и безрассудного
бога, проклявшего род человеческий и обрекшего своего сына на жертву и часть людей на вечное мучение,
не могут верить в
бога любви.
Человек, верующий в бога-Христа, паки грядущего со славою судить и казнить живых и мертвых,
не может верить в Христа, повелевающего подставлять щеку обидчику,
не судить, прощать и любить врагов; человек, верующий в боговдохновенность ветхого завета и святость Давида, завещающего на смертном одре убийство старика, оскорбившего его и которого он сам
не мог убить, так как
был связан клятвой (3-я кн.
Большие, важные, великие дела, которые
могут быть окончены только в будущем, — всё это
не настоящие дела,
не для
бога сделанные. Если веришь в
бога, то
будешь верить в жизнь в настоящем,
будешь делать те дела, которые вполне закончены в настоящем.
Живя духовной жизнью, то
есть заодно с
богом, человек, хотя и
не может знать последствий своих поступков, знает наверное, что последствия эти
будут благие.
Человек — носитель
бога. Сознание своей божественности он
может выражать словом. Как же
не быть осторожным в слове?
Люди говорят о нравственном и религиозном учении и о совести, как о двух раздельных руководителях человека. В действительности же
есть только один руководитель — совесть, то
есть сознание того голоса
бога, который живет в нас. Голос этот несомненно решает для каждого человека, что ему должно и чего
не должно делать. И этот голос всегда
может быть вызван в себе всяким человеком усилием мысли.
Человек, считающий себя хозяином своей жизни,
не бывает смиренен, потому что думает, что он ничем ни перед кем
не обязан. Человек же, полагающий свое назначение в служении
богу,
не может не быть смиренен, потому что постоянно чувствует себя далеко
не исполнившим всех своих обязанностей.
Бог мною делает то, что ему нужно, а я горжусь. Всё равно как если бы камень, загораживающий проток ключа, гордился тем, что из него течет вода и что воду эту
пьют люди и звери. Но, скажут, камень
может гордиться тем, что он чист,
не портит воду. И то неправда. Если он чист, то только потому, что та же вода обмыла и обмывает его. Ничего нашего нет, всё божие.
Мы — орудия
бога. Что мы должны делать — мы знаем, но зачем мы это делаем — это
не дано знать нам. Тот, кто понимает это,
не может не быть смирен.
Если человек стремится к
богу, то он никогда
не может быть доволен собою. Сколько бы он ни подвинулся, он чувствует себя всегда одинаково удаленным от совершенства, так как совершенство бесконечно.
Не допускай посредников между своей душой и
богом. Ближе тебя никто
не может быть к
богу.
Благо же это, главным образом, потому, что мы
можем беседовать с свидетелем внутри нас, который
есть бог, беседовать тогда, когда нас в миру презирают,
не уважают и лишают любви.
Когда люди знают, что пришла смерть, они молятся, каются в грехах, чтобы
быть готовыми с чистой душой прийти к
богу. Но ведь мы каждый день понемногу умираем и всякую минуту
можем совсем умереть. И потому надо бы нам
не дожидаться смертного часа, а всякую минуту
быть готовыми.
Никто
не может похвалиться тем, что он знает то, что
есть бог и будущая жизнь. Я
не могу сказать, что знаю несомненно, что
есть бог и мое бессмертие, но я должен сказать, что я чувствую и то, что
есть бог, и то, что мое я бессмертно. Это значит, что вера моя в
бога и другой мир так связаны с моей природой, что вера эта
не может быть отделена от меня.
Жизнь человека и благо его во все большем соединении души, отделенной телом от других душ и от
бога, с тем, от чего она отделена. Соединение это делается тем, что душа, проявляясь любовью, всё больше и больше освобождается от тела. И потому, если человек понимает то, что в этом освобождении души от тела и жизнь и ее благо, то жизнь его, несмотря ни на какие бедствия, страдания и болезни,
не может быть не чем иным, как только ненарушимым благом.
В положениях людей
есть соединение злого и доброго, но в стремлениях людей нет такого смешения: стремление бывает или злое — в исполнении воли своего животного существа, или доброе — в исполнении воли
бога. Отдайся человек первому стремлению, и он
не может не быть несчастен; отдайся второму, и для него
не может быть несчастья, — всё благо.
Воля
бога совершится во всяком случае,
буду ли я или
не буду исполнять ее; но от меня зависит
быть противником этой воли и лишить себя блага участия в ней, или
быть проводником ее, втянуть ее в себя, насколько она
может вместиться во мне в виде любви, и жить ею и испытывать ненарушимое благо.