Неточные совпадения
Бога мы не
можем знать. Одно, что мы знаем про него, — это его закон, волю его, как сказано в евангелии. Из того, что мы знаем его закон, мы выводим то, что существует
и тот, кто дал закон, но его самого мы не
можем знать. Мы знаем верно только то, что в жизни мы
должны исполнять данный нам богом закон
и что наша жизнь тем лучше, чем точнее мы исполняем его закон.
Богатые
и бедные дополняют друг друга. Если есть богачи, то
должны быть
и есть бедняки. Если есть безумная роскошь, то есть
и не
может не быть
и та страшная нужда, которая заставляет неимущих служить безумной роскоши.
Если предположим, что вся обитаемая земля
может быть собственностью богатых землевладельцев
и что они имеют право на ее поверхность, то все не землевладельцы не имеют на нее права. Так что не землевладельцы
могут существовать на земле только под условием согласия на то землевладельцев. Мало того, они получают право на место, занимаемое их ногами только под условием согласия на то богатых землевладельцев. Так что если бы эти не пожелали бы дать им место отдыха, они
должны бы быть свержены с земного шара.
Люди — разумные существа
и потому
могут жить, руководясь разумом,
и неизбежно
должны заменить насилие свободным согласием. Всякое же насилие отдаляет это время.
Люди — разумные существа,
и потому они
должны бы видеть, что месть не
может уничтожить зла,
должны бы видеть, что избавление от зла — только в том, что противно злу: в любви, а никак не в мести, как бы она ни называлась. Но люди не видят этого: они верят в возмездие.
Всякий
может видеть, что государям, особенно только что получившим власть или управляющим вновь возникающими монархиями, бывает невозможно согласовать свой образ действий с требованиями нравственности: весьма часто, для поддержания порядка в государстве, они
должны поступать против законов совести, милосердия, человеколюбия
и даже против религии.
Нужно освободиться от мысли о том, что небо
может исправить наши ошибки. Если вы неряшливо приготовляете какое-нибудь кушанье, то вы не рассчитываете, что провидение сделает его вкусным;
и точно так же, если вы в течение целого ряда безумных лет ложно направляли свою жизнь, то не
должны ожидать, что божественное вмешательство направит
и устроит всё к лучшему.
Нет никакого нравственного закона, если я не
могу исполнить его. Люди говорят: мы рождены себялюбцами, скупыми, похотливыми,
и не
можем быть иными. Нет, мы
можем. Первое дело — сердцем почувствовать, кто мы такие
и чем мы
должны быть, а второе — делать усилия для того, чтобы приблизиться к тому, чем мы
должны быть.
Если бог, как предмет нашей веры, выше нашего разумения
и мы не
можем обнять его разумом, то из этого еще не следует того, что мы
должны пренебрегать деятельностью разума, считая ее вредною.
Я не
могу отрешиться от мысли, что я умер, прежде чем родился,
и в смерти возвращаюсь снова в то же состояние. Умереть
и снова ожить с воспоминанием своего прежнего существования, — мы называем обмороком; вновь пробудиться с новыми органами, которые
должны были вновь образоваться, значит родиться.
Этот мир не шутка, не юдоль испытания
и перехода в мир лучший, вечный, а этот мир, тот, в котором мы сейчас живем, это один из вечных миров, который прекрасен, радостен
и который мы не только
можем, но
должны нашими усилиями сделать прекраснее
и радостнее для живущих с нами
и для всех, которые после нас будут жить в нем.
— Не взыщи, боярин! Я привык хозяйничать везде, где настоящий хозяин не помнит, что делает. Мы, поляки,
можем и должны желать, чтоб наш король был царем русским; мы присягали Сигизмунду, но Милославский целовал крест не ему, а Владиславу. Что будет, то бог весть, а теперь он делает то, что сделал бы и я на его месте.
Я считаю, что мои записки могут быть для них приятны и даже несколько полезны: в первом случае потому, что всякое сочувствие к нашим склонностям, всякий особый взгляд, особая сторона наслаждений, иногда уяснение какого-то темного чувства, не вполне прежде сознанного, —
могут и должны быть приятны; во втором случае потому, что всякая опытность и наблюдение человека, страстно к чему-нибудь привязанного, могут быть полезны для людей, разделяющих его любовь к тому же предмету.
Неточные совпадения
Рассказывают следующее. Один озабоченный градоначальник, вошед в кофейную, спросил себе рюмку водки
и, получив желаемое вместе с медною монетою в сдачу, монету проглотил, а водку вылил себе в карман. Вполне сему верю, ибо при градоначальнической озабоченности подобные пагубные смешения весьма возможны. Но при этом не
могу не сказать: вот как градоначальники
должны быть осторожны в рассмотрении своих собственных действий!
— Не
могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови
и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. —
И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые
должны трогать душу всякого человека
и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
И сколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые люди сами
должны устраивать свою судьбу, он не
могла верить этому, как не
могла бы верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками
должны быть заряженные пистолеты.
Сереже было слишком весело, слишком всё было счастливо, чтоб он
мог не поделиться со своим другом швейцаром еще семейною радостью, про которую он узнал на гулянье в Летнем Саду от племянницы графини Лидии Ивановны. Радость эта особенно важна казалась ему по совпадению с радостью чиновника
и своей радостью о том, что принесли игрушки. Сереже казалось, что нынче такой день, в который все
должны быть рады
и веселы.
Поэтому Вронский при встрече с Голенищевым дал ему тот холодный
и гордый отпор, который он умел давать людям
и смысл которого был таков: «вам
может нравиться или не нравиться мой образ жизни, но мне это совершенно всё равно: вы
должны уважать меня, если хотите меня знать».