Разве тебе не хорошо так?» — «Нет мне очень хорошо, но ты не можешь щекотать меня, и я не могу целовать твоих рук…» — «Не надо этого, здесь и так прекрасно», — говорит она, и я чувствую, что точно прекрасно, и мы вместе с ней
летим все выше и выше.
Неточные совпадения
Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день,
все проникнутое согласием
и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу,
и ему оно понравится,
и он станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!»
Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая
лечит зашептываньями
и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.
— Понимаете: небеса! Глубина, голубая чистота, ясность!
И — солнце!
И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван!
И вот — выпускаю голубей.
Летят, кругами,
все выше,
выше, белые в голубом.
И жалкая душа моя
летит за ними — понимаете? Душа! А они — там, едва вижу. Тут — напряжение… Вроде обморока.
И — страх: а вдруг не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб не возвратились, понимаете?
Как только начала заниматься заря, пернатое царство поднялось на воздух
и с шумом
и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки,
и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала они низко
летели над землей, но по мере того как становилось светлее, поднимались
все выше и выше.
Однажды старший брат задумал
лететь. Идея у него была очень простая: стоит взобраться, например, на
высокий забор, прыгнуть с него
и затем
все подпрыгивать
выше и выше. Он был уверен, что если только успеть подпрыгнуть в первый раз, еще не достигнув земли, то дальше никакого уже труда не будет,
и он так
и понесется прыжками по воздуху…
И звуки
летели и падали один за другим,
все еще слишком пестрые, слишком звонкие… Охватившие мальчика волны вздымались
все напряженнее, налетая из окружающего звеневшего
и рокотавшего мрака
и уходя в тот же мрак, сменяясь новыми волнами, новыми звуками… быстрее,
выше, мучительнее подымали они его, укачивали, баюкали… Еще раз пролетела над этим тускнеющим хаосом длинная
и печальная нота человеческого окрика,
и затем
все сразу смолкло.