Неточные совпадения
Отец Сергий стоял на обычном своем месте и молился,
то есть находился в
том состоянии борьбы, в котором он всегда находился во время служб, особенно в большой церкви, когда он не служил сам.
Так он стоял, кланялся, крестился там, где это нужно было, и боролся, отдаваясь
то холодному осуждению,
то сознательно вызываемому замиранию мыслей и чувств, когда ризничий,
отец Никодим, тоже великое искушение для
отца Сергия, — Никодим, которого он невольно упрекал в подделыванье и лести к игумну, — подошел к нему и, поклонившись перегибающимся надвое поклоном, сказал, что игумен зовет его к себе в алтарь.
Отец Сергий обдернул мантию, надел клобук и пошел осторожно через толпу.
Это оскорбило и огорчило
отца Сергия, и чувство это еще усилилось, когда он услыхал от игумна, что вызов его,
отца Сергия, ни на что другое не был нужен, как на
то, чтобы удовлетворить любопытству генерала увидать своего прежнего сослуживца, как он выразился.
Всё лицо игумна, среди седин красное и улыбающееся, как бы одобряющее
то, что говорил генерал, выхоленное лицо генерала с самодовольной улыбкой, запах вина изо рта генерала и сигар от его бакенбард — всё это взорвало
отца Сергия. Он поклонился еще раз игумну и сказал...
На другой день
отец Сергий просил прощенья у игумна и братии за свою гордость, но вместе с
тем после ночи, проведенной в молитве, решил, что ему надо оставить этот монастырь, и написал об этом письмо старцу, умоляя его разрешить ему перейти назад в монастырь старца.
Отец Сергий жил шестой год в затворе. Ему было сорок девять лет. Жизнь его была трудная. Не трудами поста и молитвы, это были не труды, а внутренней борьбой, которой он никак не ожидал. Источников борьбы было два: сомнение и плотская похоть. И оба врага всегда поднимались вместе. Ему казалось, что это были два разные врага, тогда как это был один и
тот же. Как только уничтожалось сомненье, так уничтожалась похоть. Но он думал, что это два разные дьявола, и боролся с ними порознь.
В затворе прожил
отец Сергий еще семь лет. Сначала
отец Сергий принимал многое из
того, что ему приносили: и чай, и сахар, и белый хлеб, и молоко, и одежду, и дрова. Но чем дальше и дальше шло время,
тем строже и строже он устанавливал свою жизнь, отказываясь от всего излишнего, и, наконец, дошел до
того, что не принимал больше ничего, кроме черного хлеба один раз в неделю. Всё
то, что приносили ему, он раздавал бедным, приходившим к нему.
Всё время свое
отец Сергий проводил в келье на молитве или в беседе с посетителями, которых всё становилось больше и больше. Выходил
отец Сергий только в церковь раза три в год, и за водой, и за дровами, когда была в
том нужда.
С
тех пор слава
отца Сергия стала увеличиваться.
Отец Сергий вспомнил притчу о неправедном судье и, прежде не имевши сомнений в
том, что он должен отказать, почувствовал сомнение, а почувствовав сомнение, стал на молитву и молился до
тех пор, пока в душе его не возникло решение.
Мать уехала с сыном, и через месяц мальчик выздоровел, и по округе прошла слава о святой целебной силе старца Сергия, как его называли теперь. С
тех пор не проходило недели, чтобы к
отцу Сергию не приходили, не приезжали больные. И, не отказав одним, он не мог отказывать и другим, и накладывал руку и молился, и исцелялись многие, и слава
отца Сергия распространялась дальше и дальше.
Отец Сергий уже несколько недель жил с одной неотступною мыслью: хорошо ли он делал, подчиняясь
тому положению, в которое он не столько сам стал, сколько поставили его архимандрит и игумен. Началось это после выздоровевшего четырнадцатилетнего мальчика, с
тех пор с каждым месяцем, неделей, днем Сергий чувствовал, как уничтожалась его внутренняя жизнь и заменялась внешней. Точно его выворачивали наружу.
— Святой! Ангел божий! — послышался ему тотчас же сзади его голос Софьи Ивановны и еще
того купца, который поддержал его. Он не послушался уговоров и продолжал служить. Опять теснясь, все прошли коридорчиками назад к маленькой церкви, и там, хотя немного и сократив ее,
отец Сергий дослужил всенощную.
Отец Серапион стал было отгонять их, говоря, что
отец Сергий устал, но он, вспомнив при
том слова евангелия: «Не мешайте им (детям) приходить ко мне» и умилившись на себя при этом воспоминании, сказал, чтобы их пустили.
И купец опять с размаха упал на колени и, склонившись боком головой над двумя руками горсточкой, замер.
Отец Сергий опять велел ему встать и, подумав о
том, как тяжела его деятельность и как, несмотря на
то, он покорно несет ее, тяжело вздохнул и, помолчав несколько секунд, сказал...
Молодой человек, очевидно, не желал вступать в спор с монахом, соглашался с ним во всем, как с человеком слабым, но
отец Сергий видел, что молодой человек не верит и что, несмотря на
то, ему хорошо, легко и спокойно.
Давно уже прошло
то время, когда
отец Сергий жил один и сам всё делал для себя, и питался одной просвирой и хлебом.
Она интересовала его
тем, что это было развлечение, новое лицо,
тем, что и
отец ее и она считали его угодником, таким, чья молитва исполнялась.
И он спросил себя: любит ли он кого, любит ли Софью Ивановну,
отца Серапиона, испытал ли он чувство любви ко всем этим лицам, бывшим у него нынче, к этому ученому юноше, с которым он так поучительно беседовал, заботясь только о
том, чтобы показать ему свой ум и неотсталость от образования.
«Неужели всё это было?
Отец придет. Она расскажет. Она дьявол. Да что же я сделаю? Вот он,
тот топор, которым я рубил палец». Он схватил топор и пошел в келью.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой
отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Чтобы ему, если и тетка есть,
то и тетке всякая пакость, и
отец если жив у него,
то чтоб и он, каналья, околел или поперхнулся навеки, мошенник такой!
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запроводит его, все будет хорошо, лишь бы,
то есть, от нас подальше. Не побрезгай,
отец наш, хлебом и солью: кланяемся тебе сахарцом и кузовком вина.
А Петр-то Иванович уж мигнул пальцем и подозвал трактирщика-с, трактирщика Власа: у него жена три недели назад
тому родила, и такой пребойкий мальчик, будет так же, как и
отец, содержать трактир.
Сам Ермил, // Покончивши с рекрутчиной, // Стал тосковать, печалиться, // Не пьет, не ест:
тем кончилось, // Что в деннике с веревкою // Застал его
отец.