Неточные совпадения
Стоит человеку признать свою жизнь в стремлении к благу других, и уничтожается обманчивая жажда наслаждений; праздная же и мучительная деятельность, направленная на наполнение бездонной бочки животной
личности, заменяется согласной с законами разума деятельностью поддержания жизни других существ, необходимой для его блага, и мучительность личного страдания, уничтожающего деятельность жизни, заменяется
чувством сострадания к другим, вызывающим несомненно плодотворную и самую радостную деятельность.
«Невозможно полагать благо в трудах и страдании для другого», а стоит человеку отдаться этому
чувству сострадания, — и наслаждения
личности теряют для него смысл, и сила жизни его переходит в труды и страдания для блага других, и страдания и труды становятся для него благом.
Животные
личности для своих целей хотят воспользоваться
личностью человека. А
чувство любви влечет его к тому, чтобы отдать свое существование на пользу других существ.
Животная
личность страдает. И эти-то страдания и облегчение их и составляют главный предмет деятельности любви. Животная
личность, стремясь к благу, стремится каждым дыханием к величайшему злу — к смерти, предвидение которой нарушало всякое благо
личности. А
чувство любви не только уничтожает этот страх, но влечет человека к последней жертве своего плотского существования для блага других.
Любовь очень часто в представлении людей, признающих жизнь в животной
личности, — то самое
чувство, вследствие которого для блага своего ребенка одна мать отнимает у другого голодного ребенка молоко его матери и страдает от беспокойства за успех кормления; то
чувство, по которому отец, мучая себя, отнимает последний кусок хлеба у голодающих людей, чтобы обеспечить своих детей; это то
чувство, по которому любящий женщину страдает от этой любви и заставляет ее страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее; то
чувство, по которому бывает даже, что человек из любви насильничает женщину; это то
чувство, по которому люди одного товарищества наносят вред другим, чтобы отстоять своих; это то
чувство, по которому человек мучает сам себя над любимым занятием и этим же занятием причиняет горе и страдания окружающим его людям; это то
чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
Но мало и этого, деятельность любви для людей, признающих жизнь в благе животной
личности, представляет такие затруднения, что проявления ее становятся не только мучительными, но часто и невозможными. «Надо не рассуждать о любви, — говорят обыкновенно люди, не понимающие жизни, а предаваться тому непосредственному
чувству предпочтения, пристрастия к людям, которое испытываешь, и это-то и есть настоящая любовь».
Чувство пристрастия, называемое любовью, не только не устраняет борьбы существ, не освобождает
личность от погони за наслаждениями и не спасает от смерти, но только больше еще затемняет жизнь, ожесточает борьбу, усиливает жадность к наслаждениям для себя и для другого и увеличивает ужас перед смертью за себя и за другого.
Постепенно ли, с юных лет развращаемая и наконец до отупения развращенная воля или просто жгучее
чувство личности, долго не признаваемое, долго сдерживаемое в разъедающей борьбе с самим собою и наконец разорвавшее все преграды и, как вышедшая из берегов река, унесшее в своем стремлении все — даже бедного своего обладателя?
Неточные совпадения
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и тем, что так прямо, в упор, обратились к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное
чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его
личности.
Может быть, даже это
чувство было в противоречии с собственным взглядом Захара на
личность Обломова, может быть, изучение характера барина внушало другие убеждения Захару. Вероятно, Захар, если б ему объяснили о степени привязанности его к Илье Ильичу, стал бы оспаривать это.
Рыцарство кует
чувство личного достоинства и чести, создает закал
личности.
Природа с своими вечными уловками и экономическими хитростями дает юность человеку, но человека сложившегося берет для себя, она его втягивает, впутывает в ткань общественных и семейных отношений, в три четверти не зависящих от него, он, разумеется, дает своим действиям свой личный характер, но он гораздо меньше принадлежит себе, лирический элемент
личности ослаблен, а потому и
чувства и наслаждение — все слабее, кроме ума и воли.
На этом галльском
чувстве, стремящемся снять
личность стадом, основано их пристрастие к приравниванию, к единству военного строя, к централизации, то есть к деспотизму.