Неточные совпадения
Важно и нужно
человеку только благо в той жизни, которую он
чувствует своею, т. е. своё благо.
Но мало того: если даже
человек и поставлен в такие выгодные условия, что он может успешно бороться с другими личностями, не боясь за свою, очень скоро и разум и опыт показывают ему, что даже те подобия блага, которые он урывает из жизни, в виде наслаждений личности, не — блага, а как будто только образчики блага, данные ему только для того, чтобы он еще живее
чувствовал страдания, всегда связанные с наслаждениями.
Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни, и глядя на болезни и старость, смерть других
людей, он замечает еще и то, что и самое его существование, в котором одном он
чувствует настоящую, полную жизнь, каждым часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости, смерти; что жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения от других борющихся с ним существ и всё увеличивающимся страданиям, по самому свойству своему есть только не перестающее приближение к смерти, к тому состоянию, в котором вместе с жизнью личности наверное уничтожится всякая возможность какого бы то ни было блага личности.
Человек видит, что он, его личность — то, в чем одном он
чувствует жизнь, только и делает, что борется с тем, с чем нельзя бороться, — со всем миром; что он ищет наслаждений, которые дают только подобия блага и всегда кончаются страданиями, и хочет удержать жизнь, которую нельзя удержать.
То, чего он не
чувствует, то только и имеет те свойства, которые он один желал бы иметь. И это не то — что так представляется
человеку в дурные минуты его унылого настроения — это не представление, которое можно не иметь, а это напротив такая очевидная, несомненная истина, что если мысль эта сама хоть раз придет
человеку, или другие хоть раз растолкуют ему ее, то он никогда уж не отделается от нее, ничем не выжжет ее из своего сознания.
Наступает время и наступило уже, когда обман, выдающий отрицание — на словах — этой жизни, для приготовления себе будущей, и признание одного личного животного существования за жизнь и так называемого долга за дело жизни, — когда обман этот становится ясным для большинства
людей, и только забитые нуждой и отупевшие от похотливой жизни
люди могут еще существовать, не
чувствуя бессмысленности и бедственности своего существования.
Человек чувствует, что он раздвоился. И это раздвоение мучительно раздирает душу его.
Человек знает, что жизнь его одна, а
чувствует их две.
Человек, перекрутив два пальца и между ними катая шарик, знает, что шарик один, но
чувствует их два. Нечто подобное происходит с
человеком, усвоившим ложное представление о жизни.
С
людьми в нашем мире, вступающими в истинную жизнь, случается нечто подобное тому, что бы было с девушкой, от которой были бы скрыты свойства женщины.
Почувствовав признаки половой зрелости, такая девушка приняла бы то состояние, которое призывает ее к будущей семейной жизни, с обязанностями и радостями матери, за болезненное и неестественное состояние, которое привело бы ее в отчаяние. Подобное же отчаяние испытывают
люди нашего мира при первых признаках пробуждения к истинной человеческой жизни.
Животное страдало бы и видело бы в этом состоянии мучительное противоречие и раздвоение. То же происходит и с
человеком, наученным признавать низший закон своей жизни, животную личность, законом своей жизни. Высший закон жизни, закон его разумного сознания, требует от него другого; вся же окружающая жизнь и ложные учения удерживают его в обманчивом сознании, и он
чувствует противоречие и раздвоение.
«Не бороться с другими за свое личное благо, не искать наслаждений, не предотвращать страдания и не бояться смерти! Да это невозможно, да это отречение от всей жизни! И как же я отрекусь от личности, когда я
чувствую требования моей личности и разумом познаю законность этих требований?» — говорят с полною уверенностью образованные
люди нашего мира.
И замечательное явление.
Люди рабочие, простые, мало упражнявшие свой рассудок, почти никогда не отстаивают требований личности и всегда
чувствуют в себе требования, противоположные требованиям личности; но полное отрицание требований разумного сознания и, главное, опровержение законности этих требований и отстаивание прав личности встречается только между
людьми богатыми, утонченными, с развитым рассудком.
«Но я
чувствую требования моей личности, и потому эти требования и законны», — говорят так называемые образованные
люди, воспитанные мирским учением.
Да, утверждение о том, что
человек не
чувствует требований своего разумного сознания, а
чувствует одни потребности личности, есть ничто иное, как утверждение того, что наши животные похоти, на усиление которых мы употребили весь наш разум, владеют нами и скрыли от нас нашу истинную человеческую жизнь. Сорная трава разросшихся пороков задавила ростки истинной жизни.
Как же могут
люди, воспитанные в таком учении, не утверждать того, что требований разумного сознания они не
чувствуют, а
чувствуют одни потребности личности? Да как же им и
чувствовать требования разума, когда весь разум их без остатка ушел на усиление их похотей, и как им отречься от требований своих похотей, когда эти похоти поглотили всю их жизнь?
Как ни старается
человек, воспитанный в нашем мире, с развитыми, преувеличенными похотями личности, признать себя в своем разумном я, он не
чувствует в этом я стремления к жизни, которое он
чувствует в своей животной личности. Разумное я как будто созерцает жизнь, но не живет само и не имеет влечения к жизни. Разумное я не
чувствует стремления к жизни, а животное я должно страдать, и потому остается одно — избавиться от жизни.
«Нет смерти», говорили все великие учители мира, и то же говорят, и жизнью своей свидетельствуют миллионы
людей, понявших смысл жизни. И то же
чувствует в своей душе, в минуту прояснения сознания, и каждый живой
человек. Но
люди, не понимающие жизни, не могут не бояться смерти. Они видят её и верят в неё.
Страх смерти всегда происходит в
людях оттого, что они страшатся потерять при плотской смерти свое особенное я, которое — они
чувствуют — составляет их жизнь. Я умру, тело разложится, и уничтожится мое я. Я же это мое есть то, что жило в моем теле столько-то лет.
Нет в
человеке ни одного и того же тела, ни одного того, что отделяет это тело от всего другого, — нет сознания постоянно одного, во всю жизнь одного
человека, а есть только ряд последовательных сознаний, чем-то связанных между собой, — и
человек всё-таки
чувствует себя собою.
И
человек чувствует, что этого не может быть.
В этом стремлении к благу и состоит основа всякого познания о жизни. Без признания того, что стремление к благу, которое
чувствует в себе
человек, есть жизнь и признак всякой жизни, невозможно никакое изучение жизни, невозможно никакое наблюдение над жизнью. И потому наблюдение начинается тогда, когда уже известна жизнь, и никакое наблюдение над проявлениями жизни не может (как это предполагает ложная наука) определить самую жизнь.
Неточные совпадения
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной
человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его
чувствовала нет.
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его,
человек ничего уже не мыслит, ничего не
чувствует, когда, если б
люди понимали его важность, никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Софья. Ваше изъяснение, дядюшка, сходно с моим внутренним чувством, которого я изъяснить не могла. Я теперь живо
чувствую и достоинство честного
человека и его должность.
Но не успели
люди пройти и четверти версты, как
почувствовали, что заблудились.
Изобразив изложенное выше, я
чувствую, что исполнил свой долг добросовестно. Элементы градоначальнического естества столь многочисленны, что, конечно, одному
человеку обнять их невозможно. Поэтому и я не хвалюсь, что все обнял и изъяснил. Но пускай одни трактуют о градоначальнической строгости, другие — о градоначальническом единомыслии, третьи — о градоначальническом везде-первоприсутствии; я же, рассказав, что знаю о градоначальнической благовидности, утешаю себя тем,