Неточные совпадения
Да едва ли не большинство научных
людей держится этого… затрудняюсь, как сказать… мнения не мнения, парадокса не парадокса, а скорее шутки или загадки. Утверждается, что жизнь
происходит от игры физических и механических сил, — тех физических сил, которые мы назвали физическими и механическими только в противоположность понятию жизни.
Споры о том, что не касается жизни, именно о том, отчего
происходит жизнь: анимизм ли это, витализм ли, или понятие еще особой какой силы, скрыли от
людей главный вопрос жизни, — тот вопрос, без которого понятие жизни теряет свой смысл, и привели понемногу
людей науки, — тех, которые должны вести других, — в положение
человека, который идет и даже очень торопится, но забыл, куда именно.
Так что та единственно чувствуемая
человеком жизнь, для которой
происходит вся его деятельность, оказывается чем-то обманчивым и невозможным, а жизнь вне его, нелюбимая, нечувствуемая им, неизвестная ему, и есть единая настоящая жизнь.
Жизнь и есть то, что
происходит в теле
человека, так же как и животного, в промежуток времени между рождением и смертью.
Человек знает, что жизнь его одна, а чувствует их две.
Человек, перекрутив два пальца и между ними катая шарик, знает, что шарик один, но чувствует их два. Нечто подобное
происходит с
человеком, усвоившим ложное представление о жизни.
Пробуждение
человека к его истинной, свойственной ему жизни
происходит в нашем мире с таким болезненным напряжением только от того, что ложное учение мира старается убедить
людей в том, что призрак жизни есть сама жизнь и что проявление истинной жизни есть нарушение ее.
Животное страдало бы и видело бы в этом состоянии мучительное противоречие и раздвоение. То же
происходит и с
человеком, наученным признавать низший закон своей жизни, животную личность, законом своей жизни. Высший закон жизни, закон его разумного сознания, требует от него другого; вся же окружающая жизнь и ложные учения удерживают его в обманчивом сознании, и он чувствует противоречие и раздвоение.
Ложное знание рассуждает так:
люди существуют и существовали до нас; посмотрим, как они существовали, какие
происходили во времени и пространстве изменения в их существовании, куда направляются эти изменения. Из этих исторических изменений их существования мы найдем закон их жизни.
И потому, сколько бы ни изучали
люди того, как существовали
люди, как животные, они никогда не узнают о существовании
человека ничего такого, чего само собой не
происходило бы в
людях и без этого знания; и никогда, сколько бы они ни изучали животного существования
человека, не узнают они того закона, которому для блага его жизни должно быть подчинено это животное существование
человека.
Мы видим, что то, что
происходит в растении и животном, то
происходит точно так же и в
человеке, говорят они, а потому мы заключаем, что всё то, что
происходит в
человеке, и объяснится нам из того, что
происходит в самом простом, видимом нам и подлежащем нашим опытам мертвом веществе, — тем более, что все особенности деятельности
человека находятся в постоянной зависимости от сил, действующих в веществе.
И они изучают в
человеке то, что
происходит и в мертвом веществе, и в растении, и в животном, предполагая, что уяснение законов явлений, сопутствующих жизни
человека, может уяснить им самую жизнь
человека.
Нечто подобное
происходит с зрением
человека.
Человек всегда бессознательно направляет свое зрение преимущественно на предметы, наиболее отдаленные и потому кажущиеся ему самыми простыми по цвету и очертаниям: на небо, горизонт, далекие поля, леса. Предметы эти представляются тем более определенными и простыми, чем более они удалены, и, наоборот, чем ближе предмет, тем сложнее его очертания и цвет.
Разумная жизнь есть. Она одна есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны для нее, потому что для нее нет времени. Жизнь
человека истинная — та, из которой он составляет себе понятие о всякой другой жизни, — есть стремление к благу, достигаемому подчинением своей личности закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем. Истинная жизнь человеческая
происходит вне пространства и времени.
В том и другом случае заблуждение
происходит от смешения личности, индивидуальности, как называет наука, с разумным сознанием. Разумное сознание включает в себя личность. Личность же не включает в себя разумное сознание. Личность есть свойство животного и
человека, как животного. Разумное сознание есть свойство одного
человека.
Животное может жить только для своего тела — ничто не мешает ему жить так; оно удовлетворяет своей личности и бессознательно служит своему роду и не знает того, что оно есть личность; но разумный
человек не может жить только для своего тела. Он не может жить так потому, что он знает, что он личность, а потому знает, что и другие существа — такие же личности, как и он, знает всё то, что должно
происходить от отношений этих личностей.
Обман этот
происходит вследствие того, что
человек принимает то, что он видит происходящим в своем животном, за цель деятельности своего разумного сознания.
Происходит нечто подобное тому, что бы делал
человек, руководясь в бдящем состоянии тем, что он видит во сне.
И тогда-то, если этот обман поддерживается ложными учениями, и
происходит в
человеке смешение личности с разумным сознанием.
Происходит это от того, что
человек простой, так называемый необразованный, всю жизнь свою работавший телом, не извратил свой разум и удержал его во всей чистоте и силе.
Деятельность же эта не
происходит в каком-нибудь определенном порядке, так что сначала заявляются
человеку требования его самой сильной любви, потом менее сильной и т. д.
Происходит то же, что при представлении о жизни
людей, не имеющих жизни.
Происходит то, что сказано в Евангелии: «Если свет, который в тебе — тьма, то какова же тьма?» Если бы в
человеке не было ничего, кроме любви к себе и к своим детям, не было бы и 0,99 того зла, которое есть теперь между
людьми.
Людям мирского учения, направившим свой разум на устройство известных условий существования, кажется, что увеличение блага жизни
происходит от лучшего внешнего устройства своего существования. Лучшее же внешнее устройство их существования зависит от большего насилия над
людьми, прямо противоположного любви. Так что, чем лучше их устройство, тем меньше у них остается возможности любви, возможности жизни.
Если бы
люди с ложным представлением о жизни могли рассуждать спокойно и мыслили бы правильно на основании того представления, которое они имеют о жизни, они бы должны были придти к заключению, что в том, что в плотском существовании моем
произойдет та перемена, которая, я вижу, не переставая
происходит во всех существах и которую я называю смертью, нет ничего ни неприятного, ни страшного.
Я умру. Что же тут страшного? Ведь сколько разных перемен
происходило и
происходит в моем плотском существовании, и я не боялся их? Отчего же я боюсь этой перемены, которая еще не наступала и в которой не только нет ничего противного моему разуму и опыту, но которая так понятна, знакома и естественна для меня, что в продолжении моей жизни я постоянно делал и делаю соображения, в которых смерть, и животных, и
людей, принималась мною, как необходимое и часто приятное мне условие жизни. Что же страшно?
Ведь есть только два строго логические взгляда на жизнь: один ложный — тот, при котором жизнь понимается, как те видимые явления, которые
происходят в моем теле от рождения и до смерти, а другой истинный — тот, при котором жизнь понимается как то невидимое сознание ее, которое я ношу в себе. Один взгляд ложный, другой истинный, но оба логичны, и
люди могут иметь тот или другой, но ни при том, ни при другом невозможен страх смерти.
Страх смерти всегда
происходит в
людях оттого, что они страшатся потерять при плотской смерти свое особенное я, которое — они чувствуют — составляет их жизнь. Я умру, тело разложится, и уничтожится мое я. Я же это мое есть то, что жило в моем теле столько-то лет.
Основное свойство
человека более или менее любить одно и не любить другое не
происходит от пространственных и временных условий, но, напротив, пространственные и временные условия действуют или не действуют на
человека только потому, что
человек, входя в мир, уже имеет весьма определенное свойство любить одно и не любить другое.
Только от этого и
происходит то, что
люди, рожденные и воспитанные в совершенно одинаковых пространственных и временных условиях, представляют часто самую резкую противоположность своего внутреннего я.
Ведь ни один
человек не боится засыпать, хотя в засыпании
происходит совершенно то же, что при смерти, именно: прекращается сознание во времени.
Ведь эти перемены начались с тех пор, как себя помнит
человек, и
происходили не переставая.
Боязнь потери того, что одно есть,
происходит только от того, что жизнь представляется
человеку нетолько в одном известном ему, но невидимом, особенном отношении его разумного сознания к миру, но и в двух неизвестных ему, но видимых ему отношениях: его животного сознания и тела к миру.
Такому
человеку кажется, что он
происходит из движения вещества, переходящего на ступень личного животного сознания.
И в самом деле, если мы под жизнью разумеем жизнь, а не подобие ее, если истинная жизнь есть основа всего, то не может основа зависеть от того, что она производит: — не может причина
происходить из следствия, — не может течение истинной жизни нарушаться изменением проявления ее. Не может прекращаться начатое и неконченное движение жизни
человека в этом мире от того, что у него сделается нарыв, или залетит бактерия, или в него выстрелят из пистолета.
Сказать, что это
происходит оттого, что наслаждений в этой жизни больше, чем страданий, нельзя, потому что, во-первых, не только простое рассуждение, но философское исследование жизни явно показывают, что вся земная жизнь есть ряд страданий, далеко не выкупаемых наслаждениями; во-вторых, мы все знаем и по себе и по другим, что
люди в таких положениях, которые не представляют ничего иного, как ряд усиливающихся страданий без возможности облегчения до самой смерти, всё-таки не убивают себя и держатся жизни.