Неточные совпадения
Ведь слово это понятно всем не потому, что оно очень точно определено другими словами и
понятиями, а напротив, потому, что слово это означает основное
понятие, из которого выводятся многие, если не все другие
понятия, и поэтому для
того, чтобы делать выводы из этого
понятия, мы обязаны прежде всего принимать это
понятие в его центральном, бесспорном для всех значении.
Случилось
то, что основное
понятие жизни, взятое в начале не в его центральном значении, вследствие споров о нем всё более и более удаляясь от основного, всеми признаваемого центрального значения, потеряло наконец свой основной смысл и получило другое, несоответствующее ему значение.
Спорят о
том, есть ли жизнь в клеточке или в протоплазме или еще ниже, в неорганической материи? Но прежде чем спорить, надо спросить себя: имеем ли мы право приписывать
понятие жизни клеточке?
А между
тем основное
понятие жизни человеческой и
понятие той жизни, которая есть в клеточке, суть два
понятия, не только совершенно различные, но и не соединимые.
Если я допущу, что клеточки имеют жизнь,
то я от
понятия жизни должен отвлечь главный признак своей жизни, сознание себя единым живым существом; если же я допущу, что я имею жизнь, как отдельное существо,
то очевидно, что клеточкам, из которых состоит всё мое тело и о сознании которых я ничего не знаю, я никак не могу приписать
того же свойства.
Мы ведь не говорим, что в клеточке есть что-то такое, что мы называем брызнъ, а говорим, что есть «жизнь». Мы говорим: «жизнь», потому что под этим словом разумеем не какой-то х, а вполне определенную величину, которую мы знаем все одинаково и знаем только из самих себя, как сознание себя с своим телом единым, нераздельным с собою, и потому такое
понятие неотносимо к
тем клеточкам, из которых состоит мое тело.
Какими бы исследованиями и наблюдениями ни занимался человек, для выражения своих наблюдений он обязан под каждым словом разуметь
то, что всеми одинаково бесспорно разумеется, а не какое-либо такое
понятие, которое ему нужно, но никак не сходится с основным, всем известным
понятием.
Да едва ли не большинство научных людей держится этого… затрудняюсь, как сказать… мнения не мнения, парадокса не парадокса, а скорее шутки или загадки. Утверждается, что жизнь происходит от игры физических и механических сил, —
тех физических сил, которые мы назвали физическими и механическими только в противоположность
понятию жизни.
Очевидно, что неправильно прилагаемое к чуждым ему
понятиям слово «жизнь», уклоняясь далее и далее от своего основного значения, в этом значении удалилось от своего центра до
того, что жизнь предполагается уже там, где, по нашему
понятию, жизни и быть не может. Утверждается подобное
тому, что есть такой круг или шар, в котором центр вне его периферии.
Мало
того, следя за исследованиями об этом чем-то, называемом жизнью, я вижу даже, что исследования эти и не касаются почти никаких известных мне
понятий.
Человеческий язык вытесняется всё более и более из научных исследований, и вместо слова, средства выражения существующих предметов и
понятий, воцаряется научный воляпюк, отличающийся от настоящего воляпюка только
тем, что настоящий воляпюк общими словами называет существующие предметы и
понятия, а научный — несуществующими словами называет несуществующие
понятия.
Единственное средство умственного общения людей есть слово, и для
того, чтобы общение это было возможно, нужно употреблять слова так, чтобы при каждом слове несомненно вызывались у всех соответствующие и точные
понятия. Если же можно употреблять слова как попало и под словами разуметь, что нам вздумается,
то лучше уж не говорить, а показывать всё знаками.
Я согласен, что определять законы мира из одних выводов разума без опыта и наблюдения есть путь ложный и ненаучный, т. е. не могущий дать истинного знания; но если изучать заявления мира опытом и наблюдениями, и вместе с
тем руководствоваться в этих опытах и наблюдениях
понятиями не основными, общими всем, а условными, и описывать результаты этих опытов словами, которым можно приписывать различное значение,
то не будет ли еще хуже?
Но мне скажут: наука и не ставит себе задачей исследования всей совокупности жизни (включая в нее волю, желание блага и душевный мир); она только делает отвлечение от
понятия жизни
тех явлений, которые подлежат ее опытным исследованиям.
Если бы было прежде всего признано
понятие жизни в его центральном значении, в
том, в котором все его понимают, и потом было бы ясно определено, что наука, сделав от этого
понятия отвлечение всех сторон его, кроме одной, подлежащей внешнему наблюдению, рассматривает явления с одной этой стороны, для которой она имеет свойственные ей методы исследования, тогда бы было прекрасно и было бы совсем другое дело: тогда и место, которое заняла бы наука, и результаты, к которым бы мы приходили на основании науки, были бы совсем другие.
Не
то, что мы назовем наукой, определит жизнь, а наше
понятие о жизни определит
то, что следует признать наукой. И потому, для
того, чтобы наука была наукой, должен быть прежде решен вопрос о
том, что есть наука и что не наука, а для этого должно быть уяснено
понятие о жизни.
Споры о
том, что не касается жизни, именно о
том, отчего происходит жизнь: анимизм ли это, витализм ли, или
понятие еще особой какой силы, скрыли от людей главный вопрос жизни, —
тот вопрос, без которого
понятие жизни теряет свой смысл, и привели понемногу людей науки, —
тех, которые должны вести других, — в положение человека, который идет и даже очень торопится, но забыл, куда именно.
Разумная жизнь есть. Она одна есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны для нее, потому что для нее нет времени. Жизнь человека истинная —
та, из которой он составляет себе
понятие о всякой другой жизни, — есть стремление к благу, достигаемому подчинением своей личности закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем. Истинная жизнь человеческая происходит вне пространства и времени.
Для них очевидно, что продолжение рода человеческого не удовлетворяет неперестающему заявлять себя требованию вечности своего особенного я; а
понятие вновь начинающейся жизни заключает в себе
понятие прекращения жизни, и если жизни не было прежде, не было всегда,
то ее не может быть и после.
Первый и главный акт нашего познания живых существ
тот, что мы много разных предметов включаем в
понятие одного живого существа, и это живое существо исключаем из всего другого. И
то и другое мы делаем только на основании всеми нами одинаково сознаваемого определения жизни, как стремления к благу себя, как отдельного от всего мира существа.
Всякое мое
понятие о внешней жизни основано на сознании моего стремления к благу. И потому, только познав, в чем мое благо и моя жизнь, я буду в состоянии познать и
то, что есть благо и жизнь других существ. Благо же и жизнь других существ, не познав свою, я никак не могу знать.
Ложная наука, изучая явления, сопутствующие жизни, и предполагая изучать самую жизнь, этим предположением извращает
понятие жизни; и потому, чем дольше она изучает явление,
того, что она называет жизнью,
тем больше она удаляется от
понятия жизни, которое она хочет изучать.
Неточные совпадения
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в
тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих
понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с
теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже подписаны) и имеют
то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совершенно верное
понятие о современном положении русской орфографии и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и образнее, нежели даже рассказы «Летописца».
Что предположение о конституциях представляло не более как слух, лишенный твердого основания, — это доказывается, во-первых, новейшими исследованиями по сему предмету, а во-вторых,
тем, что на место Негодяева градоначальником был назначен «черкашенин» Микаладзе, который о конституциях едва ли имел
понятие более ясное, нежели Негодяев.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками,
то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по
понятиям общества,
то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Причина этого, по его
понятию, состояла в
том, что он получал слишком мало жалованья.