Неточные совпадения
Но мало и этого: еще сильнее и убедительнее, чем разум и история, это самое, совсем из другого как будто источника, показывает человеку стремление его сердца, влекущее его, как к непосредственному благу, к
той самой деятельности, которую указывает ему его разум и которая в сердце его выражается
любовью.
Жизнь есть деятельность животной личности, подчиненной закону разума. Разум есть
тот закон, которому для своего блага должна быть подчинена животная личность человека.
Любовь есть единственная разумная деятельность человека.
Животные личности для своих целей хотят воспользоваться личностью человека. А чувство
любви влечет его к
тому, чтобы отдать свое существование на пользу других существ.
Всякий человек знает, что в чувстве
любви есть что-то особенное, способное разрешать все противоречия жизни и давать человеку
то полное благо, в стремлении к которому состоит его жизнь. «Но ведь это чувство, которое приходит только изредка, продолжается недолго, и последствием его бывают еще худшие страдания», говорят люди, не разумеющие жизни.
Людям этим
любовь представляется не
тем единственным законным проявлением жизни, каким она представляется для разумного сознания, а только одною из тысячей разных случайностей, бывающих в жизни, — представляется одним из
тех тысячей разнообразных настроений, в которых бывает человек во время своего существования: бывает, что человек щеголяет, бывает, что увлечен наукою или искусством, бывает, что увлечен службой, честолюбием, приобретением, бывает, что он любит кого-нибудь.
Даже можно часто прочесть и услыхать суждения о
том, что
любовь есть некоторое неправильное, нарушающее правильное течение жизни, — мучительное настроение.
Чувствуется, правда, и этими людьми
то, что в состоянии
любви есть что-то особенное, более важное, чем во всех других настроениях. Но, не понимая жизни, люди эти не могут и понимать
любви, и состояние
любви представляется им таким же бедственным и таким же обманчивым, как и все другие состояния.
Слова эти точно выражают смутное сознание людей, что в
любви — спасение от бедствий жизни и единственное нечто, похожее на истинное благо, и вместе с
тем признание в
том, что для людей, не понимающих жизни,
любовь не может быть якорем спасения.
И потому
любовь могла бы быть благом только тогда, когда было бы кого любить и был бы
тот, кого можно любить вечно.
А так как этого нет,
то и нет спасения в
любви, и
любовь такой же обман и такое же страдание, как и всё остальное.
И так, и не иначе, как так, могут понимать
любовь люди, учащие и сами научаемые
тому, что жизнь есть не что иное, как животное существование.
Для таких людей
любовь даже не соответствует
тому понятию, которое мы все невольно соединяем с словом
любовь.
Любовь очень часто в представлении людей, признающих жизнь в животной личности, —
то самое чувство, вследствие которого для блага своего ребенка одна мать отнимает у другого голодного ребенка молоко его матери и страдает от беспокойства за успех кормления;
то чувство, по которому отец, мучая себя, отнимает последний кусок хлеба у голодающих людей, чтобы обеспечить своих детей; это
то чувство, по которому любящий женщину страдает от этой
любви и заставляет ее страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее;
то чувство, по которому бывает даже, что человек из
любви насильничает женщину; это
то чувство, по которому люди одного товарищества наносят вред другим, чтобы отстоять своих; это
то чувство, по которому человек мучает сам себя над любимым занятием и этим же занятием причиняет горе и страдания окружающим его людям; это
то чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
Но мало и этого, деятельность
любви для людей, признающих жизнь в благе животной личности, представляет такие затруднения, что проявления ее становятся не только мучительными, но часто и невозможными. «Надо не рассуждать о
любви, — говорят обыкновенно люди, не понимающие жизни, а предаваться
тому непосредственному чувству предпочтения, пристрастия к людям, которое испытываешь, и это-то и есть настоящая
любовь».
Но дело в
том, что не рассуждать о
любви могут только
те люди, которые уже употребили свой разум на понимание жизни и отреклись от блага личной жизни;
те же люди, которые не поняли жизни и существуют для блага животной личности, не могут не рассуждать.
Им необходимо рассуждать, чтобы предаваться
тому чувству, которое они называют
любовью.
Между
тем условия блага, которого он по своей
любви желает различным любимым существам, так связаны между собой, что всякая любовная деятельность человека для одного из любимых существ не только мешает его деятельности для других, но бывает в ущерб другим.
Все эти вопросы кажутся очень простыми для людей, не пытавшихся дать себе отчета в
том чувстве, которое они называют
любовью; но они не только не просты, они совершенно неразрешимы.
Только если бы люди были боги, как мы воображаем их, только тогда они бы могли любить одних избранных людей; тогда бы только и предпочтение одних другим могло быть истинною
любовью. Но люди не боги, а находятся в
тех условиях существования, при которых все живые существа всегда живут одни другими, пожирая одни других, и в прямом и в переносном смысле; и человек, как разумное существо, должен знать и видеть это. Он должен знать, что всякое плотское благо получается одним существом только в ущерб другому.
Ведь всё это требования
любви, и все они переплетены между собою, так что удовлетворение требованиям одних лишает человека возможности удовлетворять других. Если же я допущу, что озябшего ребенка можно не одеть, потому что моим детям когда-нибудь понадобится
то платье, которого у меня просят,
то я могу не отдаваться и другим требованиям
любви во имя моих будущих детей.
Точно
то же и по отношению к
любви к отечеству, избранным занятиям и ко всем людям.
Если человек может отказывать требованиям самой малой
любви настоящего во имя требования самой большой
любви будущего,
то разве не ясно, что такой человек, если бы он всеми силами и желал этого, никогда не будет в состоянии взвесить, на сколько он может отказывать требованиям настоящего во имя будущего, и потому, не будучи в силах решить этого вопроса, всегда выберет
то проявление
любви, которое будет приятно для него, т. е. будет действовать не во имя
любви, а во имя своей личности.
Если человек решает, что ему лучше воздержаться от требований настоящей, самой малой
любви во имя другого, будущего проявления большей
любви,
то он обманывает или себя, или других, и никого не любит кроме себя одного.
Если же люди употребляют свой разум на
то, чтобы оправдывать и усиливать
то животное, неблагое чувство, которое они называют
любовью, придавая этому чувству уродливые размеры,
то это чувство становится не только не добрым, но делает из человека — давно известная истина — самое злое и ужасное животное.
Происходит
то, что сказано в Евангелии: «Если свет, который в тебе —
тьма,
то какова же
тьма?» Если бы в человеке не было ничего, кроме
любви к себе и к своим детям, не было бы и 0,99
того зла, которое есть теперь между людьми.
0,99 зла между людьми происходит от
того ложного чувства, которое они, восхваляя его, называют
любовью и которое столько же похоже на
любовь, сколько жизнь животного похожа на жизнь человека.
То, что люди, не понимающие жизни, называют
любовью, это только известные предпочтения одних условий блага своей личности другим. Когда человек, не понимающий жизни, говорит, что он любит свою жену или ребенка, или друга, он говорит только
то, что присутствие в его жизни его жены, ребенка, друга увеличивает благо его личной жизни.
Возможность истинной
любви начинается только тогда, когда человек понял, что нет для него блага его животной личности. Только тогда все соки жизни переходят в один облагороженный черенок истинной
любви, разростающийся уже всеми силами ствола дичка животной личности. Учение Христа и есть прививка этой
любви, как Он и сам сказал это. Он сказал, что Он, Его
любовь, есть
та одна лоза, которая может приносить плод, и что всякая ветвь, не приносящая плода, отсекается.
Только
тот, кто не только понял, но жизнью познал
то, что «сберегший душу свою потеряет её, а потерявший душу свою ради Меня, сбережет её», — только кто понял, что любящий душу свою погубит ее, а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит её в жизнь вечную, только
тот познает истинную
любовь.
«И кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня. И кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня. Если вы любите любящих вас,
то это не
любовь, а вы любите врагов, любите ненавидящих вас».
Забвение ближайших интересов личности для достижения отдаленных целей
той же личности, как это бывает при так называемой
любви, не выросшей на самоотречении, есть только предпочтение одних существ другим для своего личного блага.
Величина
любви есть величина дроби, которой числитель, мои пристрастия, симпатии к другим, — не в моей власти; знаменатель же, моя
любовь к себе, может быть увеличен и уменьшен мною до бесконечности, по мере
того значения, которое я придам своей животной личности.
Истинная
любовь всегда имеет в основе своей отречение от блага личности и возникающее от
того благоволение ко всем людям. Только на этом общем благоволении может вырости истинная
любовь к известным людям — своим или чужим. И только такая
любовь дает истинное благо жизни и разрешает кажущееся противоречие животного и разумного сознания.
Любовь, не имеющая в основе своей отречения от личности и, вследствие его, благоволения ко всем людям, есть только жизнь животная и подвержена
тем же и еще большим бедствиям и еще большему неразумию, чем жизнь без этой мнимой
любви.
Если бы даже человек, не понимающий жизни, и захотел искренно отдаться деятельности
любви, он не будет в состоянии этого сделать до
тех пор, пока он не поймет жизни и не изменит всё свое отношение к ней.
И нет иной
любви, как
той, чтобы положить душу свою за други свои.
И только
тем, что есть такая
любовь в людях, только
тем и стоит мир.
И такая
любовь возможна только для
того человека, у которого между возможностью жертвы собой и
теми существами, которых он любит, не стоит никакой преграды для жертвы.
Любовь до
того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он.
Любовь истинная есть самая жизнь. «Мы знаем, что мы перешли от смерти в жизнь, потому что любим братьев», говорит ученик Христа. «Не любящий брата пребывает в смерти». Жив только
тот, кто любит.
Любовь по учению Христа есть сама жизнь; но не жизнь неразумная, страдальческая и гибнущая, но жизнь блаженная и бесконечная. И мы все знаем это.
Любовь не есть вывод разума, не есть последствие известной деятельности; а это есть сама радостная деятельность жизни, которая со всех сторон окружает нас, и которую мы все знаем в себе с самых первых воспоминаний детства до
тех пор, пока ложные учения мира не засорили ее в нашей душе и не лишили нас возможности испытывать ее.
Любовь — это не есть пристрастие к
тому, что увеличивает временное благо личности человека, как
любовь к избранным лицам или предметам, а
то стремление к благу
того, что вне человека, которое остается в человеке после отречения от блага животной личности.
Люди даже предпочитают сначала ростки сорных трав, которые растут быстрее, и единственный росток жизни глохнет и замирает; но еще хуже
то, что еще чаще бывает: люди слышали, что в числе этих ростков есть один настоящий, жизненный, называемый
любовью, и они вместо него, топча его, начинают воспитывать другой росток сорной травы, называя его
любовью.
Любовь! высшее чувство, вот оно!» и люди начинают пересаживать его, исправлять его и захватывают, заминают его так, что росток умирает, не расцветши, и
те же или другие люди говорят: всё это вздор, пустяки, сентиментальность.
Люди, существование которых состоит в медленном уничтожении личности и приближении к неизбежной смерти этой личности, и которые не могут не знать этого, всё время своего существования всячески стараются, — только
тем и заняты, чтобы утверждать эту гибнущую личность, удовлетворять ее похотям и
тем лишать себя возможности единственного блага жизни —
любви.
Главный ужас жизни людей, не понимающих жизни, в
том, что
то, что ими считается наслаждениями (все наслаждения богатой жизни), будучи такими, что они не могут быть равномерно распределены между всеми людьми, должны быть отнимаемы у других, должны быть приобретаемы насилием, злом, уничтожающим возможность
того благоволения к людям, из которого выростает
любовь.
Так что наслаждения всегда прямо противуположны
любви и чем сильнее,
тем противоположнее.
Так что, чем сильнее, напряженнее деятельность для достижения наслаждений,
тем невозможнее становится единственно доступное человеку благо —
любовь.
Людям мирского учения, направившим свой разум на устройство известных условий существования, кажется, что увеличение блага жизни происходит от лучшего внешнего устройства своего существования. Лучшее же внешнее устройство их существования зависит от большего насилия над людьми, прямо противоположного
любви. Так что, чем лучше их устройство,
тем меньше у них остается возможности
любви, возможности жизни.
И поддерживая друг друга в этом обмане, люди часто до
того искренно убеждаются в
том, что в этом безумном толчении воды, бессмысленность которого очевидна для них самих, и состоит жизнь, — так убеждаются в этом, что с презрением отворачиваются от призыва к настоящей жизни, который они не переставая слышат: и в учении истины, и в примерах жизни живых людей, и в своем заглохшем сердце, в котором никогда не заглушается до конца голос разума и
любви.