Неточные совпадения
Жизнь чувствует человек только в себе, в своей
личности, и потому сначала человеку представляется, что благо, которого он желает,
есть благо только его
личности.
Чем дальше человек живет, тем больше рассуждение это подтверждается опытом, и человек видит, что жизнь мира, в которой он участвует, составленная из связанных между собой
личностей, желающих истребить и съесть одна другую, не только не может
быть для него благом, но
будет, наверное, великим злом.
Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни, и глядя на болезни и старость, смерть других людей, он замечает еще и то, что и самое его существование, в котором одном он чувствует настоящую, полную жизнь, каждым часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости, смерти; что жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения от других борющихся с ним существ и всё увеличивающимся страданиям, по самому свойству своему
есть только не перестающее приближение к смерти, к тому состоянию, в котором вместе с жизнью
личности наверное уничтожится всякая возможность какого бы то ни
было блага
личности.
То, что для него важнее всего и что одно нужно ему, что — ему кажется — одно живет по настоящему, его
личность, то гибнет, то
будет кости, черви — не он; а то, что для него не нужно, не важно, что он не чувствует живущим, весь этот мир борющихся и сменяющихся существ, то и
есть настоящая жизнь, то останется и
будет жить вечно.
Единственная представляющаяся сначала человеку цель жизни
есть благо его
личности, но блага для
личности не может
быть; если бы и
было в жизни нечто, похожее на благо, то жизнь, в которой одной возможно благо, жизнь
личности, каждым движением, каждым дыханием неудержимо влечется к страданиям, к злу, к смерти, к уничтожению.
«Жизнь человека, как
личности, стремящейся только к своему благу, среди бесконечного числа таких же
личностей, уничтожающих друг друга и самих уничтожающихся,
есть зло и бессмыслица, и жизнь истинная не может
быть такою».
Можно не соглашаться с этими определениями жизни, можно предполагать, что определения эти могут
быть выражены точнее и яснее, но нельзя не видеть того, что определения эти таковы, что признание их, уничтожая противоречие жизни и заменяя стремление к недостижимому благу
личности другим стремлением — к неуничтожаемому страданиями и смертью благу, дает жизни разумный смысл.
Нельзя не видеть и того, что определения эти,
будучи теоретически верны, подтверждаются и опытом жизни, и что миллионы и миллионы людей, признававшие и признающие такие определения жизни, на деле показывали и показывают возможность замены стремления к благу
личности другим стремлением к благу такому, которое не нарушается страданиями и смертью.
Если родители его в нужде, он узнает от них, что цель жизни — приобретение побольше хлеба и денег и как можно меньше работы, для того, чтобы животной
личности было как можно лучше. Если он родился в роскоши, он узнает, что цель жизни — богатство и почести, чтобы как можно приятнее и веселее проводить время.
И сомневающийся, не получив на свой вопрос никакого ответа ни от тех, ни от других, остается, как и
был прежде, без всякого руководства в жизни, кроме побуждений своей
личности.
Человек имеет в глубине души своей неизгладимое требование того, чтобы жизнь его
была благом и имела разумный смысл, а жизнь, не имеющая перед собой никакой другой дели, кроме загробной жизни или невозможного блага
личности,
есть зло и бессмыслица.
Отрицание блага и жизни
личности есть для разумного существа такое же естественное свойство его жизни, как для птицы летать на крыльях, а не бегать ногами.
Если мы вне себя видим людей с непробудившимся сознанием, полагающих свою жизнь в благе
личности, то это не доказывает того, чтобы человеку
было несвойственно жить разумною жизнью.
Но как животному для того, чтобы перестать страдать, нужно признавать своим законом не низший закон вещества, а закон своей
личности и, исполняя его, пользоваться законами вещества для удовлетворения целей своей
личности, так точно и человеку стоит признать свою жизнь не в низшем законе
личности, а в высшем законе, включающем первый закон, — в законе, открытом ему в его разумном сознании, — и уничтожится противоречие, и
личность будет свободно подчиняться разумному сознанию и
будет служить ему.
Если же человек увидал, что другие
личности — такие же, как и он, что страдания угрожают ему, что существование его
есть медленная смерть: если его разумное сознание стало разлагать существование его
личности, он уже не может ставить свою жизнь в этой разлагающейся
личности, а неизбежно должен полагать ее в той новой жизни, которая открывается ему. И опять нет противоречия, как нет противоречия в зерне, пустившем уже росток и потому разлагающемся.
Не понимая того, что благо и жизнь наша состоят в подчинении своей животной
личности закону разума, и принимая благо и существование своей животной
личности за всю нашу жизнь, и отказываясь от предназначенной нам работы жизни, мы лишаем себя истинного нашего блага и истинной нашей жизни и на место ее подставляем то видимое нам существование нашей животной деятельности, которое совершается независимо от нас и потому не может
быть нашей жизнью.
Заблуждение, что видимый нами, на нашей животной
личности совершающийся, закон и
есть закон нашей жизни,
есть старинное заблуждение, в которое всегда впадали и впадают люди. Заблуждение это, скрывая от людей главный предмет их познания, подчинение животной
личности разуму для достижения блага жизни, ставит на место его изучение существования людей, независимо от блага жизни.
Вместо того, чтобы изучать тот закон, которому, для достижения своего блага, должна
быть подчинена животная
личность человека, и, только познав этот закон, на основании его изучать все остальные явления мира, ложное познание направляет свои усилия на изучение только блага и существования животной
личности человека, без всякого отношения к главному предмету знания, — подчинению этой животной
личности человека закону разума, для достижения блага истинной жизни.
Чтобы понять жизнь человека, т. е. тот закон, которому для блага человека должна
быть подчинена его животная
личность, люди рассматривают: или историческое существование, но не жизнь человека, или несознаваемое человеком, но только видимое ему подчинение и животного, и растения, и вещества разным законам, т. е. делают то же, что бы делали люди, изучающие положение неизвестных им предметов для того, чтобы найдти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.
Совершенно справедливо то, что знание видимого нам проявления существования людей в истории может
быть поучительно для нас; что точно так же может
быть поучительно для нас и изучение законов животной
личности человека и других животных, и поучительно изучение тех законов, которым подчиняется само вещество.
Изучение всего этого важно для человека, показывая ему, как в отражении, то, что необходимо совершается в его жизни; но очевидно, что знание того, что уже совершается и видимо нами, как бы оно ни
было полно, не может дать нам главного знания, которое нужно нам, — знания того закона, которому должна для нашего блага
быть подчинена наша животная
личность.
Знание совершающихся законов поучительно для нас, но только тогда, когда мы признаем тот закон разума, которому должна
быть подчинена наша животная
личность, а не тогда, когда этот закон вовсе не признается.
Это свое животное, стремящееся к благу и подчиненное закону разума, человек знает совершенно особенно от знания всего того, что не
есть его
личность.
Следующее по достоверности знание
есть знание нашей животной
личности, стремящейся к благу и подчиненной закону разума.
Следующее за этим по достоверности знание
есть знание таких же животных
личностей, как и мы, в которых мы узнаем общее с нами стремление к благу и общее с нами разумное сознание.
Следующее по достоверности знание
есть наше знание животных, в которых мы видим
личность, подобно нашей стремящуюся к благу, но уже чуть узнаем подобие нашего разумного сознания, и с которыми мы уже не можем общаться этим разумным сознанием.
Не из познаний законов вещества, как это думают, мы можем познавать закон организмов, и не из познания закона организмов мы можем познавать себя, как разумное сознание, но наоборот. Прежде всего мы можем и нам нужно познать самих себя, т. е. тот закон разума, которому для нашего блага должна
быть подчинена наша
личность, и тогда только нам можно и нужно познать и закон своей животной
личности и подобных ей
личностей, и, еще в большем отдалении от себя, законы вещества.
Только если б
были существа высшие, подчиняющие наше разумное сознание так же, как наше разумное сознание подчиняет себе нашу животную
личность, и как животная
личность (организм) подчиняет себе вещество, — эти высшие существа могли бы видеть нашу разумную жизнь так, как мы видим свое животное существование и существование вещества.
Как бы ни
были сильны и быстры движения человека в бреду, в сумасшествии или в агонии, в пьянстве, в порыве страсти даже, мы не признаем человека живым, не относимся к нему, как к живому человеку, и признаем в нем только возможность жизни. Но как бы слаб и неподвижен ни
был человек, — если мы видим, что животная
личность его подчинена разуму, то мы признаем его живым, и так и относимся к нему.
Движение в высоту предмета, движущегося вместе с тем и в плоскости,
будет точным подобием отношения истинной жизни человеческой к жизни животной
личности, или жизни истинной к жизни временной и пространственной. Движение предмета к верху не зависит и не может ни увеличиться, ни уменьшиться от его движения в плоскости. То же и с определением жизни человеческой. Жизнь истинная проявляется всегда в
личности, но не зависит, не может ни увеличиться, ни уменьшиться от такого или другого существования
личности.
И это продолжается до тех пор, пока он не признает наконец, что для того, чтобы спастись от ужаса перед увлекающим его движением погибельной жизни, ему надо понять, что его движение в плоскости — его пространственное и временное существование — не
есть его жизнь, а что жизнь его только в движении в высоту, что только в подчинении его
личности закону разума и заключается возможность блага и жизни.
Разумная жизнь
есть. Она одна
есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны для нее, потому что для нее нет времени. Жизнь человека истинная — та, из которой он составляет себе понятие о всякой другой жизни, —
есть стремление к благу, достигаемому подчинением своей
личности закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем. Истинная жизнь человеческая происходит вне пространства и времени.
Жизнь
есть стремление к благу. Стремление к благу
есть жизнь. Так понимали, понимают и всегда
будут понимать жизнь все люди. И потому жизнь человека
есть стремление к человеческому благу, а стремление к человеческому благу и
есть жизнь человеческая. Толпа, люди не мыслящие, понимают благо человека в благе его животной
личности.
В том и другом случае заблуждение происходит от смешения
личности, индивидуальности, как называет наука, с разумным сознанием. Разумное сознание включает в себя
личность.
Личность же не включает в себя разумное сознание.
Личность есть свойство животного и человека, как животного. Разумное сознание
есть свойство одного человека.
Если бы человек стремился только к благу своей
личности, любил только себя, свою
личность, то он не знал бы, что другие существа любят также себя, как не знают этого животныя; но если человек знает, что он
личность, стремящаяся к тому же, к чему стремятся и все окружающие его
личности, он не может уж стремиться к тому благу, которое видно, как зло, его разумному сознанию, и жизнь его не может уже
быть в стремлении к благу
личности.
Но разумное сознание всегда показывает человеку, что удовлетворение требований его животной
личности не может
быть его благом, а потому и его жизнью, и неудержимо влечет его к тому благу и потому к той жизни, которая свойственна ему и не умещается в его животной
личности.
Обыкновенно думают и говорят, что отречение от блага
личности есть подвиг, достоинство человека. Отречение от блага
личности — не достоинство, не подвиг, а неизбежное условие жизни человека. В то же время, как человек сознает себя
личностью, отделенной от всего мира, он познает и другие
личности отделенными от всего мира, и их связь между собою, и призрачность блага своей
личности, и одну действительность блага только такого, которое могло бы удовлетворять его разумное сознание.
Для животного деятельность, не имеющая своей целью благо
личности, а прямо противоположная этому благу,
есть отрицание жизни, но для человека это как раз наоборот. Деятельность человека, направленная на достижение только блага
личности,
есть полное отрицание жизни человеческой.
Для животного, не имеющего разумного сознания, показывающего ему бедственность и конечность его существования, благо
личности и вытекающее из него продолжение рода
личности есть высшая цель жизни. Для человека же
личность есть только та ступень существования, с которой открывается ему истинное благо его жизни, не совпадающее с благом его
личности.
По ходячему представлению о жизни, жизнь человеческая
есть кусок времени от рождения и до смерти его животного. Но это не
есть жизнь человеческая; это только существование человека как животной
личности. Жизнь же человеческая
есть нечто, только проявляющееся в животном существовании, точно так же, как жизнь органическая
есть нечто, только проявляющееся в существовании вещества.
Никакие рассуждения ведь не могут скрыть от человека той очевидной, несомненной истины, что личное существование его
есть нечто непрестанно-погибающее, стремящееся к смерти, и что потому в его животной
личности не может
быть жизни.
Не может не видеть человек, что существование его
личности от рождения и детства до старости и смерти
есть не что иное, как постоянная трата и умаление этой животной
личности, кончающееся неизбежной смертью; и потому сознание своей жизни в
личности, включающей в себя желание увеличения и неистребимости
личности, не может не
быть неперестающим противоречием и страданием, не может не
быть злом, тогда как единственный смысл его жизни
есть стремление к благу.
В чем бы ни состояло истинное благо человека, для него неизбежно отречение его от блага животной
личности. Отречение от блага животной
личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей
личности и перейти в другой вид существования.
Нам ясно, что вся материя и ее законы, с которыми борется животное и которое она подчиняет себе для существования
личности животного,
суть не преграды, а средства для достижения им своих целей.
Животная
личность, в которой застает себя человек и которую он призван подчинять своему разумному сознанию,
есть не преграда, но средство, которым он достигает цели своего блага: животная
личность для человека
есть то орудие, которым он работает.
Точно так же для людей, не доживших еще до внутреннего противоречия животной
личности и разумного сознания, свет солнца разума
есть только незначущая случайность, сентиментальные, мистические слова.
Да, разумное сознание несомненно, неопровержимо говорит человеку, что при том устройстве мира, которое он видит из своей
личности, ему, его
личности, блага
быть не может. Жизнь его
есть желание блага себе, именно себе, и он видит, что благо это невозможно. Но странное дело: несмотря на то, что он видит несомненно, что благо это невозможно ему, он всё-таки живет одним желанием этого невозможного блага, — блага только себе.
Человек с проснувшимся (только проснувшимся), но не подчинившим еще себе животную
личность разумным сознанием, если он не убивает себя, то живет только для того, чтобы осуществить это невозможное благо: живет и действует человек только для того, чтобы благо
было ему одному, чтобы все люди и даже все существа жили и действовали только для того, чтобы ему одному
было хорошо, чтобы ему
было наслаждение, для него не
было страданий и не
было смерти.
Другая причина бедственности личной жизни и невозможности блага для человека
была: обманчивость наслаждений
личности, тратящих жизнь, приводящих к пресыщению и страданиям.
Третья причина бедственности личной жизни
была — страх смерти. Стоит человеку признать свою жизнь не в благе своей животной
личности, а в благе других существ, и пугало смерти навсегда исчезает из глаз его.