Неточные совпадения
Только ложное учение о человеческой жизни, как о существовании животного от рождения до
смерти, в котором воспитываются и поддерживаются люди, производит то мучительное состояние раздвоения, в которое вступают люди
при обнаружении в них их разумного сознания.
В чем бы ни состояло истинное благо человека, для него неизбежно отречение его от блага животной личности. Отречение от блага животной личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно
при плотской
смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.
Только
при этом условии возможны благо и жизнь человека, и только
при этом условии уничтожается и то, что отравляло жизнь человека, — уничтожается борьба существ, мучительность страданий и страх
смерти.
Знаю, что жизнь личности, жизнь такая,
при которой необходимо, чтобы все любили меня одного и я любил бы только себя, и
при которой я мог бы получить как можно больше наслаждений и избавиться от страданий и
смерти, есть величайшее и не перестающее страдание. Чем больше я буду любить себя и бороться с другими, тем больше будут ненавидеть меня и тем злее бороться со мной; чем больше я буду ограждаться от страданий, тем они будут мучительнее; чем больше я буду ограждаться от
смерти, тем она будет страшнее.
Животная личность человека требует блага, разумное сознание показывает человеку бедственность всех борющихся между собою существ, показывает ему, что блага для его животной личности быть не может, показывает ему, что единственное благо, возможное ему, было бы такое,
при котором не было бы ни борьбы с другими существами, ни прекращения блага, пресыщения им, не было бы предвидения и ужаса
смерти.
Ведь есть только два строго логические взгляда на жизнь: один ложный — тот,
при котором жизнь понимается, как те видимые явления, которые происходят в моем теле от рождения и до
смерти, а другой истинный — тот,
при котором жизнь понимается как то невидимое сознание ее, которое я ношу в себе. Один взгляд ложный, другой истинный, но оба логичны, и люди могут иметь тот или другой, но ни
при том, ни
при другом невозможен страх
смерти.
При таком взгляде на жизнь,
смерть не только не должна быть страшна, но должна быть страшна по жизнь — как нечто неестественное и неразумное, как это и есть у Буддистов и новых пессимистов, Шопенгауера и Гартмана.
И
смерти при этом взгляде не существует.
Ни
при том, ни
при другом взгляде на жизнь страха
смерти не могло бы быть, если бы люди строго держались того или другого.
Не в
смерти, а в этом противоречии причина того ужаса, который охватывает человека
при мысли о плотской
смерти: страх
смерти не в том, что человек боится прекращения существования своего животного, но в том, что ему представляется, что умирает то, что не может и не должно умереть.
Страх
смерти всегда происходит в людях оттого, что они страшатся потерять
при плотской
смерти свое особенное я, которое — они чувствуют — составляет их жизнь. Я умру, тело разложится, и уничтожится мое я. Я же это мое есть то, что жило в моем теле столько-то лет.
Мы боимся потерять
при плотской
смерти свое особенное я, соединяющее и тело и ряд сознаний, проявлявшихся во времени, в одно, а между тем это-то мое особенное я началось не с моим рождением, и потому прекращение известного временного сознания не может уничтожить того, что соединяет в одно все временные сознания.
Но ведь стоит только понять, что то, что связывает все сознания в одно, что то, что и есть особенное я человека, находится вне времени, всегда было и есть, и что то, что может прерываться, есть только ряд сознаний известного времени, — чтобы было ясно, что уничтожение последнего по времени сознания,
при плотской
смерти, так же мало может уничтожить истинное человеческое я, как и ежедневное засыпание.
Смерть представляется только тому человеку, который, не признав свою жизнь в установлении разумного отношения к миру и проявлении его в большей и большей любви, остался
при том отношении, т. е. с тою степенью любви, к одному и нелюбви к другому, с которыми он вступил в существование.
Смерть видна и страшна ему не только в будущем, но и в настоящем,
при всех проявлениях уменьшение животной жизни, начиная от младенчества и до старости, потому что движение существования от детства до возмужалости только кажется временным увеличением сил, в сущности же есть такое же огрубение членов, уменьшение гибкости, жизненности, не прекращающееся от рождения и до
смерти.
Это воспоминание есть та самая его невидимая, невещественная атмосфера, которая окружала его жизнь и действовала на меня и на других
при его плотском существовании, точно так же, как она на меня действует и после его
смерти.
Это воспоминание требует от меня после его
смерти теперь того же самого, чего оно требовало от меня
при его жизни.
Мало того, воспоминание это становится для меня более обязательным после его
смерти, чем оно было
при его жизни.
Вся жизнь твоя была шествие через плотское существование: ты шел, торопился итти и вдруг тебе жалко стало того, что совершается то самое, что ты, не переставая, делал. Тебе страшна большая перемена положения твоего
при плотской
смерти; но ведь такая большая перемена совершилась с тобой
при твоем рождении, и из этого для тебя не только не вышло ничего плохого, но напротив, вышло такое хорошее, что ты и расстаться с ним не хочешь.
В самом деле, кто не знает, без изучения физиологии, того, что чувствительность имеет пределы, что,
при усилении боли до известного предела, или прекращается чувствительность — обморок, отупение, жар, или наступает
смерть.
Если бы боги сотворили людей без ощущения боли, очень скоро люди бы стали просить о ней; женщины без родовых болей рожали бы детей в таких условиях,
при которых редкие бы оставались живыми, дети и молодежь перепортили бы себе все тела, а взрослые люди никогда не знали бы ни заблуждений других, прежде живших и теперь живущих людей, ни, главное, своих заблуждений, — не знали бы что им надо делать в этой жизни, не имели бы разумной цели деятельности, никогда не могли бы примириться с мыслью о предстоящей плотской
смерти и не имели бы любви.
Неточные совпадения
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей мысли за эти последние два года, начало которого была ясная, очевидная мысль о
смерти при виде любимого безнадежно больного брата.
― Скоро, скоро оно кончится и так, ― проговорила она, и опять слезы
при мысли о близкой, теперь желаемой
смерти выступили ей на глаза.
С той минуты, как
при виде любимого умирающего брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и
смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько
смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое.
Но когда подвели его к последним смертным мукам, — казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал
при его
смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил
при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:
— Я не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я слышала только какую-то очень странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили, «зачитался», и что удавился он более от насмешек, а не от побой господина Свидригайлова. А он
при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в
смерти Филиппа.