Неточные совпадения
Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни, и глядя на болезни и старость, смерть других людей, он замечает еще и то, что и самое его существование, в котором одном он чувствует настоящую, полную жизнь, каждым часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости, смерти; что жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения
от других борющихся с ним существ и всё увеличивающимся страданиям, по самому свойству своему есть только не перестающее приближение к смерти, к тому состоянию, в котором вместе с жизнью
личности наверное уничтожится всякая возможность какого бы то ни было
блага личности.
Не понимая того, что
благо и жизнь наша состоят в подчинении своей животной
личности закону разума, и принимая
благо и существование своей животной
личности за всю нашу жизнь, и отказываясь
от предназначенной нам работы жизни, мы лишаем себя истинного нашего
блага и истинной нашей жизни и на место ее подставляем то видимое нам существование нашей животной деятельности, которое совершается независимо
от нас и потому не может быть нашей жизнью.
Заблуждение, что видимый нами, на нашей животной
личности совершающийся, закон и есть закон нашей жизни, есть старинное заблуждение, в которое всегда впадали и впадают люди. Заблуждение это, скрывая
от людей главный предмет их познания, подчинение животной
личности разуму для достижения
блага жизни, ставит на место его изучение существования людей, независимо
от блага жизни.
Это свое животное, стремящееся к
благу и подчиненное закону разума, человек знает совершенно особенно
от знания всего того, что не есть его
личность.
Не из познаний законов вещества, как это думают, мы можем познавать закон организмов, и не из познания закона организмов мы можем познавать себя, как разумное сознание, но наоборот. Прежде всего мы можем и нам нужно познать самих себя, т. е. тот закон разума, которому для нашего
блага должна быть подчинена наша
личность, и тогда только нам можно и нужно познать и закон своей животной
личности и подобных ей
личностей, и, еще в большем отдалении
от себя, законы вещества.
Сколько бы ни изучал человек жизнь видимую, осязаемую, наблюдаемую им в себе и других, жизнь, совершающуюся без его усилий, — жизнь эта всегда останется для него тайной; он никогда из этих наблюдений не поймет эту несознаваемую им жизнь и наблюдениями над этой таинственной, всегда скрывающейся
от него в бесконечность пространства и времени, жизнью никак не осветит свою истинную жизнь, открытую ему в его сознании и состоящую в подчинении его совершенно особенной
от всех и самой известной ему животной
личности совершенно особенному и самому известному ему закону разума, для достижения своего совершенно особенного и самого известного ему
блага.
И это продолжается до тех пор, пока он не признает наконец, что для того, чтобы спастись
от ужаса перед увлекающим его движением погибельной жизни, ему надо понять, что его движение в плоскости — его пространственное и временное существование — не есть его жизнь, а что жизнь его только в движении в высоту, что только в подчинении его
личности закону разума и заключается возможность
блага и жизни.
Сознание
личности для человека — не жизнь, но тот предел, с которого начинается его жизнь, состоящая всё в большем и большем достижении свойственного ему
блага, независимого
от блага животной
личности.
Не может не видеть человек, что существование его
личности от рождения и детства до старости и смерти есть не что иное, как постоянная трата и умаление этой животной
личности, кончающееся неизбежной смертью; и потому сознание своей жизни в
личности, включающей в себя желание увеличения и неистребимости
личности, не может не быть неперестающим противоречием и страданием, не может не быть злом, тогда как единственный смысл его жизни есть стремление к
благу.
В чем бы ни состояло истинное
благо человека, для него неизбежно отречение его
от блага животной
личности. Отречение
от блага животной
личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он
от тяжести страданий желает одного: избавиться
от мучительного сознания погибающей
личности и перейти в другой вид существования.
«Но для чего же эта
личность,
от блага которой я, человек, должен отречься, чтобы получить жизнь?» говорят люди, признающие свое животное существование жизнью.
«Не бороться с другими за свое личное
благо, не искать наслаждений, не предотвращать страдания и не бояться смерти! Да это невозможно, да это отречение
от всей жизни! И как же я отрекусь
от личности, когда я чувствую требования моей
личности и разумом познаю законность этих требований?» — говорят с полною уверенностью образованные люди нашего мира.
Бедственность существования человека происходит не
от того, что он —
личность, а
от того, что он признает существование своей
личности — жизнью и
благом. Только тогда являются противоречие, раздвоение и страдание человека.
Учение, которое всегда и называлось учением о
благе, учение истины, указало людям, что вместо того обманчивого
блага, которого они ищут для животной
личности, они не то, что могут получить когда-то, где-то, но всегда имеют сейчас, здесь, неотъемлемое
от них, действительное
благо, всегда доступное им.
Все люди с самых первых детских лет знают, что, кроме
блага животной
личности, есть еще одно, лучшее
благо жизни, которое не только независимо
от удовлетворения похотей животной
личности, но, напротив, бывает тем больше, чем больше отречение
от блага животной
личности.
Любовь очень часто в представлении людей, признающих жизнь в животной
личности, — то самое чувство, вследствие которого для
блага своего ребенка одна мать отнимает у другого голодного ребенка молоко его матери и страдает
от беспокойства за успех кормления; то чувство, по которому отец, мучая себя, отнимает последний кусок хлеба у голодающих людей, чтобы обеспечить своих детей; это то чувство, по которому любящий женщину страдает
от этой любви и заставляет ее страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее; то чувство, по которому бывает даже, что человек из любви насильничает женщину; это то чувство, по которому люди одного товарищества наносят вред другим, чтобы отстоять своих; это то чувство, по которому человек мучает сам себя над любимым занятием и этим же занятием причиняет горе и страдания окружающим его людям; это то чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
Но дело в том, что не рассуждать о любви могут только те люди, которые уже употребили свой разум на понимание жизни и отреклись
от блага личной жизни; те же люди, которые не поняли жизни и существуют для
блага животной
личности, не могут не рассуждать.
Любовь истинная становится возможной только при отречении
от блага животной
личности.
Не вследствие любви к отцу, к сыну, к жене, к друзьям, к добрым и милым людям, как это обыкновенно думают, люди отрекаются
от личности, а только вследствие сознания тщеты существования
личности, сознания невозможности ее
блага, и потому вследствие отречения
от жизни
личности познает человек истинную любовь и может истинно любить отца, сына, жену, детей и друзей.
Любовь — это не есть пристрастие к тому, что увеличивает временное
благо личности человека, как любовь к избранным лицам или предметам, а то стремление к
благу того, что вне человека, которое остается в человеке после отречения
от блага животной
личности.
Какой бы тесный ни был круг деятельности человека — Христос он, Сократ, добрый, безвестный, самоотверженный старик, юноша, женщина, — если он живет, отрекаясь
от личности для
блага других, он здесь, в этой жизни уже вступает в то новое отношение к миру, для которого нет смерти, и установление которого есть для всех людей дело этой жизни.
С одной стороны, становится всё более и более ясным, что жизнь
личности с ее приманками не может дать
блага, с другой стороны то, что уплата всякого долга, предписываемого людьми, есть только обман, лишающий человека возможности уплаты по единственному долгу человека — тому разумному и
благому началу,
от которого он исходит.