Неточные совпадения
Если бы человек стремился только к
благу своей личности,
любил только себя, свою личность, то он не знал бы, что другие существа
любят также себя, как не знают этого животныя; но если человек знает, что он личность, стремящаяся к тому же, к чему стремятся и все окружающие его личности, он не может уж стремиться к тому
благу, которое видно, как зло, его разумному сознанию, и жизнь его не может уже быть в стремлении к
благу личности.
Люди делали и делают всё, что могут, для этой цели и вместе с тем видят, что они делают невозможное. «Жизнь моя есть стремление к
благу», говорит себе человек. «
Благо возможно для меня только, когда все будут
любить меня больше, чем самих себя, а все существа
любят только себя, — стало-быть всё, что я делаю для того, чтобы их заставить
любить меня, бесполезно. Бесполезно, а другого ничего я делать не могу».
Разумное сознание говорит каждому человеку: да, ты можешь иметь
благо, но только если все будут
любить тебя больше себя. И то же разумное сознание показывает человеку, что этого быть не может, потому что они все
любят только себя. И потому единственное
благо, которое открывается человеку разумным сознанием, им же опять и закрывается.
Это такое положение, при котором все существа жили бы для
блага других и
любили бы других больше себя.
Если же
благо возможно тебе только тогда, когда все существа
любили бы других более себя, то и ты, живое существо, должен
любить другие существа более себя.
Если же бы человек мог полагать свое
благо в
благе других существ, т. е.
любил бы их больше себя, то смерть не представлялась бы ему тем прекращением
блага и жизни, каким она представляется человеку, живущему только для себя.
И потому любовь могла бы быть
благом только тогда, когда было бы кого
любить и был бы тот, кого можно
любить вечно.
И вот я
люблю своего ребенка, свою жену, свое отечество, т. е. желаю
блага своему ребенку, жене, отечеству больше, чем другим детям, женам и отечествам.
Только если бы люди были боги, как мы воображаем их, только тогда они бы могли
любить одних избранных людей; тогда бы только и предпочтение одних другим могло быть истинною любовью. Но люди не боги, а находятся в тех условиях существования, при которых все живые существа всегда живут одни другими, пожирая одни других, и в прямом и в переносном смысле; и человек, как разумное существо, должен знать и видеть это. Он должен знать, что всякое плотское
благо получается одним существом только в ущерб другому.
То, что люди, не понимающие жизни, называют любовью, это только известные предпочтения одних условий
блага своей личности другим. Когда человек, не понимающий жизни, говорит, что он
любит свою жену или ребенка, или друга, он говорит только то, что присутствие в его жизни его жены, ребенка, друга увеличивает
благо его личной жизни.
Не вследствие любви к отцу, к сыну, к жене, к друзьям, к добрым и милым людям, как это обыкновенно думают, люди отрекаются от личности, а только вследствие сознания тщеты существования личности, сознания невозможности ее
блага, и потому вследствие отречения от жизни личности познает человек истинную любовь и может истинно
любить отца, сына, жену, детей и друзей.
Чтобы быть в состоянии отдавать свою жизнь, ему надо прежде отдать тот излишек, который он берет у других для
блага своей жизни, и потом еще сделать невозможное: решить, кому из людей служить своей жизнью? Прежде, чем он будет в состоянии
любить, т. е., жертвуя собою, делать
благо, ему надо перестать ненавидеть, т. е. делать зло, и перестать предпочитать одних людей другим для
блага своей личности.
Неточные совпадения
— Если ты признаешь это
благом, — сказал Сергей Иванович, — то ты, как честный человек, не можешь не
любить и не сочувствовать такому делу и потому не желать работать для него.
Сколько раз он говорил себе, что ее любовь была счастье; и вот она
любила его, как может
любить женщина, для которой любовь перевесила все
блага в жизни, ― и он был гораздо дальше от счастья, чем когда он поехал за ней из Москвы.
Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства,
благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот, а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что
любит покушать.
Всем им было вольно
любить меня, и за великое
благо всякий из них почел бы любовь мою.
Но, может быть, это все равно для
блага целого человечества:
любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым — даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно? Не все ли равно, что статую изваял Фидий, Канова или машина? — можно бы спросить…