Неточные совпадения
«
Жизнь — это
любовь к Богу и ближнему, дающая благо человеку», сказал Христос, включая в свое определение все предшествующие.
Чувство это, разрешающее все противоречия
жизни человеческой и дающее наибольшее благо человеку, знают все люди. Чувство это есть
любовь.
Жизнь есть деятельность животной личности, подчиненной закону разума. Разум есть тот закон, которому для своего блага должна быть подчинена животная личность человека.
Любовь есть единственная разумная деятельность человека.
Всякий человек знает, что в чувстве
любви есть что-то особенное, способное разрешать все противоречия
жизни и давать человеку то полное благо, в стремлении к которому состоит его
жизнь. «Но ведь это чувство, которое приходит только изредка, продолжается недолго, и последствием его бывают еще худшие страдания», говорят люди, не разумеющие
жизни.
Людям этим
любовь представляется не тем единственным законным проявлением
жизни, каким она представляется для разумного сознания, а только одною из тысячей разных случайностей, бывающих в
жизни, — представляется одним из тех тысячей разнообразных настроений, в которых бывает человек во время своего существования: бывает, что человек щеголяет, бывает, что увлечен наукою или искусством, бывает, что увлечен службой, честолюбием, приобретением, бывает, что он любит кого-нибудь.
Настроение
любви представляется людям, не разумеющим
жизни, — не сущностью
жизни человеческой, но случайным настроением — таким же независимым от его воли, как и все другие, которым подвергается человек во время своей
жизни.
Даже можно часто прочесть и услыхать суждения о том, что
любовь есть некоторое неправильное, нарушающее правильное течение
жизни, — мучительное настроение.
Чувствуется, правда, и этими людьми то, что в состоянии
любви есть что-то особенное, более важное, чем во всех других настроениях. Но, не понимая
жизни, люди эти не могут и понимать
любви, и состояние
любви представляется им таким же бедственным и таким же обманчивым, как и все другие состояния.
Слова эти точно выражают смутное сознание людей, что в
любви — спасение от бедствий
жизни и единственное нечто, похожее на истинное благо, и вместе с тем признание в том, что для людей, не понимающих
жизни,
любовь не может быть якорем спасения.
И так, и не иначе, как так, могут понимать
любовь люди, учащие и сами научаемые тому, что
жизнь есть не что иное, как животное существование.
Любовь очень часто в представлении людей, признающих
жизнь в животной личности, — то самое чувство, вследствие которого для блага своего ребенка одна мать отнимает у другого голодного ребенка молоко его матери и страдает от беспокойства за успех кормления; то чувство, по которому отец, мучая себя, отнимает последний кусок хлеба у голодающих людей, чтобы обеспечить своих детей; это то чувство, по которому любящий женщину страдает от этой
любви и заставляет ее страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее; то чувство, по которому бывает даже, что человек из
любви насильничает женщину; это то чувство, по которому люди одного товарищества наносят вред другим, чтобы отстоять своих; это то чувство, по которому человек мучает сам себя над любимым занятием и этим же занятием причиняет горе и страдания окружающим его людям; это то чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
Но мало и этого, деятельность
любви для людей, признающих
жизнь в благе животной личности, представляет такие затруднения, что проявления ее становятся не только мучительными, но часто и невозможными. «Надо не рассуждать о
любви, — говорят обыкновенно люди, не понимающие
жизни, а предаваться тому непосредственному чувству предпочтения, пристрастия к людям, которое испытываешь, и это-то и есть настоящая
любовь».
Но дело в том, что не рассуждать о
любви могут только те люди, которые уже употребили свой разум на понимание
жизни и отреклись от блага личной
жизни; те же люди, которые не поняли
жизни и существуют для блага животной личности, не могут не рассуждать.
То же и с
любовью: если бы люди были животныя без разума, то они любили бы тех, кого любят: своих волчат, свое стадо, и не знали бы, что они любят своих волчат и свое стадо, и не знали бы того, что другие волки любят своих волчат и другие стада своих товарищей по стаду, и
любовь их была бы — та
любовь и та
жизнь, которая возможна на той степени сознания, на которой они находятся.
0,99 зла между людьми происходит от того ложного чувства, которое они, восхваляя его, называют
любовью и которое столько же похоже на
любовь, сколько
жизнь животного похожа на
жизнь человека.
То, что люди, не понимающие
жизни, называют
любовью, это только известные предпочтения одних условий блага своей личности другим. Когда человек, не понимающий
жизни, говорит, что он любит свою жену или ребенка, или друга, он говорит только то, что присутствие в его
жизни его жены, ребенка, друга увеличивает благо его личной
жизни.
Предпочтения эти относятся к
любви так же, как существование относится к
жизни. И как людьми, не понимающими
жизни,
жизнью называется существование, так этими же людьми
любовью называется предпочтение одних условий личного существования другим.
Чувства эти — предпочтения к известным существам, как например, к своим детям или даже к известным занятиям, например, к науке, к искусствам мы называем тоже
любовью; но такие чувства предпочтения, бесконечно разнообразные, составляют всю сложность видимой, осязаемой животной
жизни людей и не могут быть называемы
любовью, потому что они не имеют главного признака
любви — деятельности, имеющей и целью и последствием благо.
И потому приносит величайшее зло миру и так восхваляемая
любовь к женщине, к детям, к друзьям, не говоря уже о
любви к науке, к искусству, к отечеству, которая есть ничто иное, как предпочтение на время известных условий животной
жизни другим.
Возможность истинной
любви начинается только тогда, когда человек понял, что нет для него блага его животной личности. Только тогда все соки
жизни переходят в один облагороженный черенок истинной
любви, разростающийся уже всеми силами ствола дичка животной личности. Учение Христа и есть прививка этой
любви, как Он и сам сказал это. Он сказал, что Он, Его
любовь, есть та одна лоза, которая может приносить плод, и что всякая ветвь, не приносящая плода, отсекается.
Только тот, кто не только понял, но
жизнью познал то, что «сберегший душу свою потеряет её, а потерявший душу свою ради Меня, сбережет её», — только кто понял, что любящий душу свою погубит ее, а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит её в
жизнь вечную, только тот познает истинную
любовь.
Не вследствие
любви к отцу, к сыну, к жене, к друзьям, к добрым и милым людям, как это обыкновенно думают, люди отрекаются от личности, а только вследствие сознания тщеты существования личности, сознания невозможности ее блага, и потому вследствие отречения от
жизни личности познает человек истинную
любовь и может истинно любить отца, сына, жену, детей и друзей.
Истинная
любовь всегда имеет в основе своей отречение от блага личности и возникающее от того благоволение ко всем людям. Только на этом общем благоволении может вырости истинная
любовь к известным людям — своим или чужим. И только такая
любовь дает истинное благо
жизни и разрешает кажущееся противоречие животного и разумного сознания.
Любовь, не имеющая в основе своей отречения от личности и, вследствие его, благоволения ко всем людям, есть только
жизнь животная и подвержена тем же и еще большим бедствиям и еще большему неразумию, чем
жизнь без этой мнимой
любви.
Чувство пристрастия, называемое
любовью, не только не устраняет борьбы существ, не освобождает личность от погони за наслаждениями и не спасает от смерти, но только больше еще затемняет
жизнь, ожесточает борьбу, усиливает жадность к наслаждениям для себя и для другого и увеличивает ужас перед смертью за себя и за другого.
Человек, который
жизнь свою полагает в существовании животной личности, не может любить, потому что
любовь должна представляться ему деятельностью прямо противоположною его
жизни.
Жизнь такого человека только в благе животного существования, а
любовь прежде всего требует жертвы этого блага.
Если бы даже человек, не понимающий
жизни, и захотел искренно отдаться деятельности
любви, он не будет в состоянии этого сделать до тех пор, пока он не поймет
жизни и не изменит всё свое отношение к ней.
Только для человека, не признающего блага в
жизни личной и потому не заботящегося об этом ложном благе и чрез это освободившего в себе свойственное человеку благоволение ко всем людям, возможна деятельность
любви, всегда удовлетворяющая его и других.
Благо
жизни такого человека в
любви, как благо растения в свете, и потому, как ничем незакрытое, растение не может спрашивать и не спрашивает, в какую сторону ему расти, и хорош ли свет, не подождать ли ему другого, лучшего, а берет тот единый свет, который есть в мире, и тянется к нему, — так и отрекшийся от блага личности человек не рассуждает о том, что ему отдать из отнятого от других людей и каким любимым существам, и нет ли какой еще лучшей
любви, чем та, которая заявляет требования, — а отдает себя, свое существование той
любви, которая доступна ему и есть перед ним.
Только когда человек отдает другому не только свое время, свои силы, но когда он тратит свое тело для любимого предмета, отдает ему свою
жизнь — только это мы признаем все
любовью и только в такой
любви мы все находим благо, награду
любви.
Только такая
любовь дает истинную
жизнь людям.
Любовь истинная есть самая
жизнь. «Мы знаем, что мы перешли от смерти в
жизнь, потому что любим братьев», говорит ученик Христа. «Не любящий брата пребывает в смерти». Жив только тот, кто любит.
Любовь по учению Христа есть сама
жизнь; но не
жизнь неразумная, страдальческая и гибнущая, но
жизнь блаженная и бесконечная. И мы все знаем это.
Любовь не есть вывод разума, не есть последствие известной деятельности; а это есть сама радостная деятельность
жизни, которая со всех сторон окружает нас, и которую мы все знаем в себе с самых первых воспоминаний детства до тех пор, пока ложные учения мира не засорили ее в нашей душе и не лишили нас возможности испытывать ее.
Это-то и есть, и эта одна есть та
любовь, в которой
жизнь человека.
Любовь эта, в которой только и есть
жизнь, проявляется в душе человека, как чуть заметный, нежный росток среди похожих на неё грубых ростков сорных трав, различных похотей человека, которые мы называем
любовью.
Люди даже предпочитают сначала ростки сорных трав, которые растут быстрее, и единственный росток
жизни глохнет и замирает; но еще хуже то, что еще чаще бывает: люди слышали, что в числе этих ростков есть один настоящий, жизненный, называемый
любовью, и они вместо него, топча его, начинают воспитывать другой росток сорной травы, называя его
любовью.
Люди, существование которых состоит в медленном уничтожении личности и приближении к неизбежной смерти этой личности, и которые не могут не знать этого, всё время своего существования всячески стараются, — только тем и заняты, чтобы утверждать эту гибнущую личность, удовлетворять ее похотям и тем лишать себя возможности единственного блага
жизни —
любви.
Главный ужас
жизни людей, не понимающих
жизни, в том, что то, что ими считается наслаждениями (все наслаждения богатой
жизни), будучи такими, что они не могут быть равномерно распределены между всеми людьми, должны быть отнимаемы у других, должны быть приобретаемы насилием, злом, уничтожающим возможность того благоволения к людям, из которого выростает
любовь.
Жизнь понимается не так, как она сознается разумным сознанием — как невидимое, но несомненное подчинение в каждое мгновение настоящего своего животного — закону разума, освобождающее свойственное человеку благоволение ко всем людям и вытекающую из него деятельность
любви, а только как плотское существование в продолжении известного промежутка времени, в определенных и устраиваемых нами, исключающих возможность благоволения ко всем людям, условиях.
Людям мирского учения, направившим свой разум на устройство известных условий существования, кажется, что увеличение блага
жизни происходит от лучшего внешнего устройства своего существования. Лучшее же внешнее устройство их существования зависит от большего насилия над людьми, прямо противоположного
любви. Так что, чем лучше их устройство, тем меньше у них остается возможности
любви, возможности
жизни.
И поддерживая друг друга в этом обмане, люди часто до того искренно убеждаются в том, что в этом безумном толчении воды, бессмысленность которого очевидна для них самих, и состоит
жизнь, — так убеждаются в этом, что с презрением отворачиваются от призыва к настоящей
жизни, который они не переставая слышат: и в учении истины, и в примерах
жизни живых людей, и в своем заглохшем сердце, в котором никогда не заглушается до конца голос разума и
любви.
Только вследствие этой большей или меньшей степени
любви и складывается в человеке известный ряд таких, а не иных сознаний. Так что только свойство больше или меньше любить одно и не любить другое — и есть то особенное и основное ячеловека, в котором собираются в одно все разбросанные, прерывающиеся сознания. Свойство же это, хотя и развивается и в нашей
жизни, вносится нами уже готовое в эту
жизнь из какого-то невидимого и непознаваемого нами прошедшего.
Рассуждая на основании своего сознания, я вижу, что соединявшее все мои сознания в одно — известная восприимчивость к одному и холодность к другому, вследствие чего одно остается, другое исчезает во мне, степень моей
любви к добру и ненависти к злу, — что это мое особенное отношение к миру, составляющее именно меня, особенного меня, не есть произведение какой-либо внешней причины, а есть основная причина всех остальных явлений моей
жизни.
Но в себе мы понимаем
жизнь не только как раз существующее отношение к миру, но и как установление нового отношения к миру через большее и большее подчинение животной личности разуму, и проявление большей степени
любви.
Смерть представляется только тому человеку, который, не признав свою
жизнь в установлении разумного отношения к миру и проявлении его в большей и большей
любви, остался при том отношении, т. е. с тою степенью
любви, к одному и нелюбви к другому, с которыми он вступил в существование.
Жизнь есть неперестающее движение, а оставаясь в том же отношении к миру, оставаясь на той степени
любви, с которой он вступил в
жизнь, он чувствует остановку ее, и ему представляется смерть.
Свое особенное отношение к миру,
любовь к одному и нелюбовь к другому, такому человеку представляется только одним из условий его существования; и единственное дело
жизни, установление нового отношения к миру, увеличение
любви, представляется ему делом не нужным.
Но не то для человека, понимающего
жизнь. Такой человек знает, что он внес в свою теперешнюю
жизнь свое особенное отношение к миру, свою
любовь к одному и нелюбовь к другому из скрытого для него прошедшего. Он знает, что эта-то
любовь к одному и нелюбовь к другому, внесенная им в это его существование, есть самая сущность его
жизни; что это не есть случайное свойство его
жизни, но что это одно имеет движение
жизни, — и он в одном этом движении, в увеличении
любви, полагает свою
жизнь.
Глядя на свое прошедшее в этой
жизни, он видит, по памятному ему ряду своих сознаний, что отношение его к миру изменялось, подчинение закону разума увеличивалось, и увеличивалась не переставая сила и область
любви, давая ему всё большее и большее благо независимо, а иногда прямо обратно пропорционально умалению существования личности.