Неточные совпадения
Сейчас, перед писанием этой статьи, 75-летним стариком, желая еще раз проверить себя, я вновь прочел всего Шекспира от «Лира», «Гамлета», «Отелло» до хроник Генрихов, «Троила и Крессиды», «Бури» и «Цимбелина» и с еще большей силой испытал
то же чувство, но уже не недоумения, а твердого, несомненного убеждения в
том, что
та непререкаемая слава великого, гениального писателя, которой пользуется Шекспир и которая заставляет писателей нашего времени подражать ему, а читателей и зрителей, извращая свое эстетическое и этическое
понимание, отыскивать в нем несуществующее достоинство, есть великое зло, как и всякая неправда.
«Мы желали бы обойти эту драму и ничего не сказать о ней, — говорит Газлит, — потому что все, что мы скажем о ней, будет не только недостаточно, но много ниже
того понимания, которое мы составили о ней.
Не есть ли
то, чего вы требуете для драмы, религиозное поучение, дидактизм,
то, что называется тенденциозностью и что несовместимо с истинным искусством?» Под религиозным содержанием искусства, отвечу я, я разумею не внешнее поучение в художественной форме каким-либо религиозным истинам и не аллегорическое изображение этих истин, а определенное, соответствующее высшему в данное время религиозному
пониманию мировоззрение, которое, служа побудительной причиной сочинения драмы, бессознательно для автора проникает все его произведение.
Но при появлении протестантства в самом широком смысле,
то есть появлении нового
понимания христианства как учения жизни, драматическое искусство не нашло формы, соответствующей новому
пониманию христианства, и люди Возрождения увлеклись подражанием классическому искусству.
И, поняв это, искали бы
ту новую, соответствующую религиозному
пониманию форму драмы.
Только благодаря такому низкому, мелкому
пониманию значения драмы и появляется среди нас
то бесчисленное количество драматических сочинений, описывающих поступки, положения, характеры, настроения людей, не только не имеющих никакого внутреннего содержания, но часто не имеющих никакого человеческого смысла [Пускай не думает читатель, что я исключаю написанные мной случайно театральные пьесы из этой оценки современной драмы.
Но постепенно это настроение переливалось в них с большею полнотой и легкостью; уроки хохла не прошли даром, а горячая любовь матери и чуткое
понимание того, что именно захватывало так сильно сердце ребенка, дали ей возможность так быстро усвоить эти уроки.
Но любовь и душевная простота, которой недоставало Софье Николавне, научили Алексея Степаныча, — и переждав первый неудержимый порыв, вопль взволнованной души, он начал говорить слова весьма обыкновенные, но прямо выходившие из доброго и простого его сердца, и они мало-помалу если не успокоили Софью Николавну, то по крайней мере привели к сознанию, к
пониманию того, что она слышит.
Мне хотелось сойти вниз и сказать ей, что ее поведение за чаем оскорбило меня, что она жестока, мелочна и со своим мещанским умом никогда не возвышалась до
понимания того, что я говорю и что я делаю.
Много способствовало к ясному
пониманию то обстоятельство, что Фукс читал по Блуменбаху [Блуменбах Иоганн Фридрих (1752–1840) — немецкий естествоиспытатель.], печатные экземпляры которого на русском языке находились у нас в руках.
Неточные совпадения
Доктор между
тем с трудом удерживал выражение презрения к этому старому баричу и с трудом спускался до низменности его
понимания.
И точно так же, как праздны и шатки были бы заключения астрономов, не основанные на наблюдениях видимого неба по отношению к одному меридиану и одному горизонту, так праздны и шатки были бы и мои заключения, не основанные на
том понимании добра, которое для всех всегда было и будет одинаково и которое открыто мне христианством и всегда в душе моей может быть поверено.
Вронский в эти три месяца, которые он провел с Анной за границей, сходясь с новыми людьми, всегда задавал себе вопрос о
том, как это новое лицо посмотрит на его отношения к Анне, и большею частью встречал в мужчинах какое должно
понимание. Но если б его спросили и спросили
тех, которые понимали «как должно», в чем состояло это
понимание, и он и они были бы в большом затруднении.
Как ни низко он ценил способность
понимания искусства Голенищевым, как ни ничтожно было
то справедливое замечание о верности выражения лица Пилата как чиновника, как ни обидно могло бы ему показаться высказывание первого такого ничтожного замечания, тогда как не говорилось о важнейших, Михайлов был в восхищении от этого замечания.
Пребывание в Петербурге казалось Вронскому еще
тем тяжелее, что всё это время он видел в Анне какое-то новое, непонятное для него настроение.
То она была как будто влюблена в него,
то она становилась холодна, раздражительна и непроницаема. Она чем-то мучалась и что-то скрывала от него и как будто не замечала
тех оскорблений, которые отравляли его жизнь и для нее, с ее тонкостью
понимания, должны были быть еще мучительнее.