Неточные совпадения
Я сидел наискоски и,
так как поезд стоял, мог в
те минуты, когда никто не проходил, слышать урывками их разговор.
— Затем она прямо объявила своему супругу, — улыбаясь, говорил адвокат в
то время, как я проходил мимо него, — что она не может, да и не желает жить с ним,
так как…
Адвокат говорил о
том, как вопрос о разводе занимал теперь общественное мнение в Европе, и как у нас всё чаще и чаще являлись
такие же случаи. Заметив, что его голос один слышен, адвокат прекратил свою речь и обратился к старику.
— Неужели же лучше
так жениться, как в старину, когда жених и невеста и не видали даже друг друга? — продолжала она, по привычке многих дам отвечая не на слова своего собеседника, а на
те слова, которые она думала, что он скажет.
— Ведь главное
то, чего не понимают
такие люди, — сказала дама, — это
то, что брак без любви не есть брак, что только любовь освящает брак, и что брак истинный только
тот, который освящает любовь.
— Они говорят, — вступился адвокат, указывая на даму, — что брак должен вытекать, во-первых, из привязанности, любви, если хотите, и что если налицо есть таковая,
то только в этом случае брак представляет из себя нечто,
так сказать, священное. Затем, что всякий брак, в основе которого не заложены естественные привязанности — любовь, если хотите, не имеет в себе ничего нравственно-обязательного.
Так ли я понимаю? — обратился он к даме.
— Нет, нету. Если допустить даже, что мужчина и предпочел бы известную женщину на всю жизнь,
то женщина-то, по всем вероятиям, предпочтет другого, и
так всегда было и есть на свете, — сказал он и достал папиросочницу и стал закуривать.
— Нет-с, не может быть, — возразил он, —
так же как не может быть, что в возу гороха две замеченные горошины легли бы рядом. Да кроме
того, тут не невероятность одна, тут, наверное, пресыщение. Любить всю жизнь одну или одного — это всё равно, что сказать, что одна свечка будет гореть всю жизнь, — говорил он, жадно затягиваясь.
— Духовное сродство! Единство идеалов! — повторил он, издавая свой звук. — Но в
таком случае незачем спать вместе (простите за грубость). А
то вследствие единства идеалов люди ложатся спать вместе, — сказал он и нервно засмеялся.
Это скверно, но еще идет; но когда, как это чаще всего бывает, муж и жена приняли на себя внешнее обязательство жить вместе всю жизнь и со второго месяца уж ненавидят друг друга, желают разойтись и всё-таки живут, тогда это выходит
тот страшный ад, от которого спиваются, стреляются, убивают и отравляют себя и друг друга, — говорил он всё быстрее, не давая никому вставить слова и всё больше и больше разгорячаясь.
— Да всё про
то же: про эту любовь ихнюю и про
то, что это
такое. Вы не хотите спать?
—
Так хотите, я вам расскажу, как я этой любовью самой был приведен к
тому, что со мной было.
Так изволите видеть, вот как и когда началось
то, что привело меня к моему эпизоду.
Правда, есть это в заповеди, но заповеди ведь нужны только на
то, чтобы отвечать на экзамене батюшке, да и
то не очень нужны, далеко не
так, как заповедь об употреблении ut в условных предложениях.
Так от
тех старших людей, мнения которых я уважал, я ни от кого не слыхал, чтобы это было дурно.
Должно бы быть
то, что, когда в общество к моей сестре, дочери вступит
такой господин, я, зная его жизнь, должен подойти к нему, отозвать в сторону и тихо сказать: «голубчик, ведь я знаю, как ты живешь, как проводишь ночи и с кем.
Уйди!»
Так должно бы быть; а есть
то, что, когда
такой господин является и танцует, обнимая ее, с моей сестрой, дочерью, мы ликуем, если он богат и с связями.
Если же есть
такие неприличные романы,
то их не дают в руки, главное,
тем, кому нужнее всего это знать, — девушкам.
— Нет, впрочем
так лучше,
так лучше! — вскрикнул он. — Поделом мне! Но не в
том дело. Я хотел сказать, что обмануты тут ведь только одни несчастные девушки. Матери же знают это, особенно матери, воспитанные своими мужьями, знают это прекрасно. И притворяясь, что верят в чистоту мужчин, они на деле действуют совсем иначе. Они знают, на какую удочку ловить мужчин для себя и для своих дочерей.
Как
те заманивают всеми средствами,
так и эти.
От этого-то меня и мучает
то, что никто этого не знает, а говорят
такие глупости, как вон
та барыня.
Я уверен, что придет время, и, может быть, очень скоро, что люди поймут это и будут удивляться, как могло существовать общество, в котором допускались
такие нарушающие общественное спокойствие поступки, как
те прямо вызывающие чувственность украшения своего тела, которые допускаются для женщин в нашем обществе.
Другое, чем я гордился, было
то, что другие женились с намерением вперед продолжать жить в
таком же многоженстве, в каком они жили до брака; я же имел твердое намерение держаться после свадьбы единобрачия, и не было пределов моей гордости перед собой за это.
Так, вероятно, бывает и с
теми, которые испытали всю мерзость медового месяца и не разочаровывают других.
Наслажденье от куренья,
так же как и от этого, если будет,
то будет потом: надо, чтоб супруги воспитали в себе этот порок, для
того чтоб получить от него наслажденье.
И если
так,
то Шопенгауэры и Гартманы, да и все буддисты совершенно правы.
Не достигло и
то, опять следующее, и
так до
тех пор, пока не достигается цель, не исполнится пророчество, не соединятся люди воедино.
Высшая порода животных — людская, для
того чтобы удержаться в борьбе с другими животными, должна сомкнуться воедино, как рой пчел, а не бесконечно плодиться; должна
так же, как пчелы, воспитывать бесполых, т. е. опять должна стремиться к воздержанию, а никак не к разжиганию похоти, к чему направлен весь строй нашей жизни.
Так что же странного, что по учению нравственному выходит
то же самое?
И в словах и в выражении ее лица и глаз я увидал опять
ту же, прежде
так поразившую меня, жестокую, холодную враждебность.
Но вот наступила третья, четвертая ссора, и я понял, что это не случайность, а что это
так должно быть,
так и будет, и я ужаснулся
тому, что предстоит мне.
При этом мучала меня еще
та ужасная мысль, что это один я только
так дурно, непохоже на
то, что я ожидал, живу с женой, тогда как в других супружествах этого не бывает.
— Вот это-то и удивительно, что никто не хочет знать
того, что
так ясно и очевидно,
того, что должны знать и проповедывать доктора, но про что они молчат.
И вот для женщины только два выхода: один — сделать из себя урода, уничтожить или уничтожать в себе по мере надобности способность быть женщиной, т. е. матерью, для
того чтобы мужчина мог спокойно и постоянно наслаждаться; или другой выход, даже не выход, а простое, грубое, прямое нарушение законов природы, который совершается во всех
так называемых честных семьях.
—
Так как же? Если
так,
то, — сказал я, — выходит, что любить жену можно раз в два года, а мужчина…
Виновата же была, разумеется, не она. Она была
такая же, как и все, как большинство. Воспитана она была, как
того требует положение женщины в нашем обществе, и поэтому как и воспитываются все без исключения женщины обеспеченных классов, и как они не могут не воспитываться. Толкуют о каком-то новом женском образовании. Bсё пустые слова: образование женщины точно
такое, какое должно быть при существующем не притворном, а истинном, всеобщем взгляде на женщину.
А между
тем возьмут, отменят внешнюю форму рабства, устроят
так, что нельзя больше совершать купчих на рабов, и воображают и себя уверяют, что рабства уже нет, и не видят и не хотят видеть
того, что рабство продолжает быть, потому что люди точно
так же любят и считают хорошим и справедливым пользоваться трудами других.
Освобождают женщину на курсах и в палатах, а смотрят на нее как на предмет наслаждения. Научите ее, как она научена у нас, смотреть
так на самую себя, и она всегда останется низшим существом. Или она будет с помощью мерзавцев-докторов предупреждать зарождение плода, т. е. будет вполне проститутка, спустившаяся не на ступень животного, но на ступень вещи, или она будет
то, что она есть в большей части случаев, — больной душевно, истеричной, несчастной, какие они и есть, без возможности духовного развития.
Гимназии и курсы не могут изменить этого. Изменить это может только перемена взгляда мужчин на женщин и женщин самих на себя. Переменится это только тогда, когда женщина будет считать высшим положением положение девственницы, а не
так, как теперь, высшее состояние человека — стыдом, позором. Пока же этого нет, идеал всякой девушки, какое бы ни было ее образование, будет всё-таки
тот, чтобы привлечь к себе как можно больше мужчин, как можно больше самцов, с
тем чтобы иметь возможность выбора.
А
то, что одна побольше знает математики, а другая умеет играть на арфе, это ничего не изменит. Женщина счастлива и достигает всего, чего она может желать, когда она обворожит мужчину. И потому главная задача женщины — уметь обвораживать его.
Так это было и будет.
Так это в девичьей жизни в нашем мире,
так продолжается и в замужней. В девичьей жизни это нужно для выбора, в замужней — для властвованья над мужем.
И один из
таких периодов был
тот, когда после первого ребенка доктора запретили ей кормить.
Я особенно ревновал в это время, во-первых, потому, что жена испытывала
то свойственное матери беспокойство, которое должно вызывать беспричинное нарушение правильного хода жизни; во-вторых, потому, что, увидав, как она легко отбросила нравственную обязанность матери, я справедливо, хотя и бессознательно, заключил, что ей
так же легко будет отбросить и супружескую,
тем более, что она была совершенно здорова и, несмотря на запрещение милых докторов, кормила следующих детей сама и выкормила прекрасно.
Я понимаю, что им хочется,
так же как и адвокатам и другим, наживать деньги, и я бы охотно отдал им половину своего дохода, и каждый, если бы понимал
то, что они делают, охотно бы отдал им половину своего достатка, только чтобы они не вмешивались в вашу семейную жизнь, никогда бы близко не подходили к вам.
А
то я воспитаю их
так, что они не будут
такими, как их родители.
Кормить
так,
тем; нет, не
так, не
тем, а вот этак; одевать, поить, купать, класть спать, гулять, воздух, — на всё это мы, она преимущественно, узнавала всякую неделю новые правила.
А не
так накормили, не
так искупали, не во-время, и заболел ребенок, и оказывается, что виновата она, сделала не
то, что надо делать.
Ведь если бы она была совсем животное, она
так бы не мучалась; если же бы она была совсем человек,
то у ней была бы вера в Бога, и она бы говорила и думала, как говорят верующие бабы: «Бог дал, Бог и взял, от Бога не уйдешь».
Она бы думала, что жизнь и смерть как всех людей,
так и ее детей, вне власти людей, а во власти только Бога, и тогда бы она не мучалась
тем, что в ее власти было предотвратить болезни и смерти детей, а она этого не сделала.
А
то для нее положение было
такое: даны самые хрупкие, подверженные самым бесчисленным бедствиям, слабые существа.
Так что присутствие детей не только не улучшало нашей жизни, но отравляло ее. Кроме
того, дети — это был для нас новый повод к раздору. С
тех пор, как были дети и чем больше они росли,
тем чаще именно сами дети были и средством и предметом раздора. Не только предметом раздора, но дети были орудием борьбы; мы как будто дрались друг с другом детьми.