Катерина Матвеевна. Позвольте, я сказала: вы непоследовательно поступили. Я высказала только это. Теперь вы трактуете с Иваном Михайловичем о денежных делах вашей невесты, — так, кажется, это называется? Я вижу в этом факте низкий торг человеческой личностью и потому прошу вас не оскорблять меня, не
оскорблять друг друга, не оскорблять достоинство человека, продолжая этот разговор. Я все сказала.
Неточные совпадения
Мы бы не могли двинуться, не
оскорбляя один
другого.
Николаев. Думаю, для старого
друга нельзя не сделать, а уж знал, что будет гадость… Да, думаю, что ж? меня какой-нибудь писака-мальчишка не может же
оскорбить: поехал. Хорошо. Разлетелись мы с Софьей Андреевой — никого нет, один шафер… Квартира — свиной хлев чище! — веревки на полу валяются, и какой-то его
друг, такой же невежа, как он, чуть не в халате, да его родня — протоколист какой-то… Что же вы думаете? Повернулся спиной, ушел, надел шляпу и поехали!
Он знал ту крайнюю меру гордости и самонадеянности, которая, не
оскорбляя других, возвышала его в мнении света.
«Нет, — подумал он, — да будет мне стыдно, если я хотя мыслию
оскорблю друга отца моего! Один бесчестный платит за хлеб-соль обманом, один трус бежит от смерти!»
Неточные совпадения
Вареньке хотелось улыбнуться, глядя на детский гнев своего
друга, но она боялась
оскорбить ее.
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только в первый раз всё дело представилось ей совсем с
другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, — с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что сию минуту она должна
оскорбить человека, которого она любит. И
оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все
оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, —
другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже.
«Ни за что не соглашусь! — говорил Грушницкий, — он меня
оскорбил публично; тогда было совсем
другое…» — «Какое тебе дело? — отвечал капитан, — я все беру на себя.
Кроме страстного влечения, которое он внушал мне, присутствие его возбуждало во мне в не менее сильной степени
другое чувство — страх огорчить его,
оскорбить чем-нибудь, не понравиться ему: может быть, потому, что лицо его имело надменное выражение, или потому, что, презирая свою наружность, я слишком много ценил в
других преимущества красоты, или, что вернее всего, потому, что это есть непременный признак любви, я чувствовал к нему столько же страху, сколько и любви.