Неточные совпадения
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч
лист с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там
быть, и думаешь: «Когда же я
буду большой, перестану учиться и всегда
буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.
Обед кончился; большие пошли в кабинет
пить кофе, а мы побежали в сад шаркать ногами по дорожкам, покрытым упадшими желтыми
листьями, и разговаривать.
Когда maman вышла замуж, желая чем-нибудь отблагодарить Наталью Савишну за ее двадцатилетние труды и привязанность, она позвала ее к себе и, выразив в самых лестных словах всю свою к ней признательность и любовь, вручила ей
лист гербовой бумаги, на котором
была написана вольная Наталье Савишне, и сказала, что, несмотря на то,
будет ли она или нет продолжать служить в нашем доме, она всегда
будет получать ежегодную пенсию в триста рублей.
Стихотворение это, написанное красивым круглым почерком на тонком почтовом
листе, понравилось мне по трогательному чувству, которым оно проникнуто; я тотчас же выучил его наизусть и решился взять за образец. Дело пошло гораздо легче. В день именин поздравление из двенадцати стихов
было готово, и, сидя за столом в классной, я переписывал его на веленевую бумагу.
Уже два
листа бумаги
были испорчены… не потому, чтобы я думал что-нибудь переменить в них: стихи мне казались превосходными; но с третьей линейки концы их начинали загибаться кверху все больше и больше, так что даже издалека видно
было, что это написано криво и никуда не годится.
Третий
лист был так же крив, как и прежние; но я решился не переписывать больше. В стихотворении своем я поздравлял бабушку, желал ей много лет здравствовать и заключал так...
Я поднял его: со всех сторон белая бумага, никакой подписи; на взгляд — небольшой, но тугой и тяжелый, как будто в нем
было листа три и более почтовой бумаги.
— Я не понимаю ваших мудреных лошадиных слов, да, признаться, и не гонюсь за ними, — сказала улитка. — Мне был бы лопух, а его довольно: вот уже я четыре дня ползу, а он все еще не кончается. А за этим лопухом есть еще лопух, а в том лопухе, наверно, сидит еще улитка. Вот вам и все. И прыгать никуда не нужно — все это выдумки и пустяки; сиди себе да
ешь лист, на котором сидишь. Если бы не лень ползти, давно бы ушла от вас с вашими разговорами; от них голова болит и больше ничего.
Но раз весной я пошел в сад и заметил, что почка на тутовнике стала распускаться, и на припоре солнечном уж
был лист. Я вспомнил про семена червей и дома стал перебирать их и рассыпал попросторнее. Большая часть семечек были уже не темно-серые, как прежде, а одни были светло-серые, а другие еще светлее, с молочным отливом.
Неточные совпадения
Внешность «Летописца» имеет вид самый настоящий, то
есть такой, который не позволяет ни на минуту усомниться в его подлинности;
листы его так же желты и испещрены каракулями, так же изъедены мышами и загажены мухами, как и
листы любого памятника погодинского древлехранилища.
Как бы то ни
было, но деятельность Двоекурова в Глупове
была, несомненно, плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового
листа, доказывает, что он
был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые спустя три четверти столетия вели войны во имя картофеля. Но самое важное дело его градоначальствования — это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии.
Остановившись и взглянув на колебавшиеся от ветра вершины осины с обмытыми, ярко блистающими на холодном солнце
листьями, она поняла, что они не простят, что всё и все к ней теперь
будут безжалостны, как это небо, как эта зелень.
В промежутках совершенной тишины слышен
был шорох прошлогодних
листьев, шевелившихся от таянья земли и от росту трав.
Непогода к вечеру разошлась еще хуже, крупа так больно стегала всю вымокшую, трясущую ушами и головой лошадь, что она шла боком; но Левину под башлыком
было хорошо, и он весело поглядывал вокруг себя то на мутные ручьи, бежавшие по колеям, то на нависшие на каждом оголенном сучке капли, то на белизну пятна нерастаявшей крупы на досках моста, то на сочный, еще мясистый
лист вяза, который обвалился густым слоем вокруг раздетого дерева.