Неточные совпадения
— По-гусарски,
граф, — улыбаясь,
сказал один из дворян, по усам, голосу и какой-то энергической развязности в ногах, очевидно, отставной кавалерист. — Вы здесь долго намерены пробыть,
граф?
— Вы меня просто обидите, — говорил робко кавалерист, стоя перед
графом, который, задрав ноги на перегородку, лежал на его постели: — я ведь тоже старый военный и товарищ, могу
сказать. Чем вам у кого-нибудь занимать, я вам с радостию готов служить рублей двести. У меня теперь нет их, а только сто; но я нынче же достану. Вы меня просто обидите,
граф!
— И игра есть порядочная, — рассказывал он: — Лухнов, приезжий, играет, с деньгами, и Ильин, что в 8-м нумере стоит, уланский корнет, тоже много проигрывает. У него уже началось. Каждый вечер играют, и какой малый чудесный, я вам
скажу,
граф, Ильин этот: вот уж не скупой — последнюю рубашку отдаст.
Анна Федоровна, в то время как
граф ходил в кабинет, подошла к брату и, почему-то сообразив, что нужно притвориться весьма мало интересующеюся
графом, стала расспрашивать: «Что это за гусар такой, что со мной танцовал?
скажите, братец».
— Ах ты, мой голубчик! —
сказал он, — зачем ты только от нас уехал! А? —
Граф молчал, видимо думая о другом. — Куда ездил? Ах ты, плут,
граф, уж я знаю, куда ездил.
— Закладывать! — крикнул
граф, входя в общую залу гостиницы со всеми гостями и цыганами. — Сашка! не цыган Сашка, а мой,
скажи смотрителю, что прибью, коли лошади плохи будут. Да чаю давай нам! Завальшевский! распоряжайся чаем, а я пройду к Ильину, посмотрю, что он, — прибавил Турбин и, выйдя в коридор, направился в нумер улана.
— Я
сказал, что нет. Это, право, странно,
граф! И вовсе неприлично притти с ножом к горлу к человеку, — заметил Лухнов, не поднимая глаз.
Ильин отдал деньги, робко глядя на
графа, открыл было рот, желая
сказать что-то, но только покраснел так, что даже слезы выступили на глаза, потом схватил руку
графа и начал жать ее.
В это время вошел старичок знакомиться с офицерами. Он, хотя и краснея несколько, разумеется, не преминул рассказать о том, что был товарищем покойного
графа, что пользовался его расположением, и даже
сказал, что он не раз был облагодетельствован покойником. Разумел ли он под благодениями покойного то, что тот так и не отдал ему занятых ста рублей, или то, что бросил его в сугроб, или что ругал его, — старичок не объяснил нисколько.
Граф был весьма учтив с старичком-кавалеристом и благодарил за помещение.
— Уж извините, что не роскошно,
граф (он чуть было не
сказал: ваше сиятельство, — так уж отвык от обращения с важными людьми), домик сестрицы маленький. А вот это сейчас завесим чем-нибудь, и будет хорошо, — прибавил старичок и под предлогом занавески, но главное, чтоб рассказать поскорее про офицеров, шаркая, вышел из комнаты.
Анна Федоровна не соглашалась — лучше
графа Федора Иваныча никто не был — и наконец уже серьезно рассердилась, сухо замечала только, что «для вас, братец, кто последний вас обласкал, тот и лучше. Известно, теперь, конечно, люди умнее стали, а что всё-таки
граф Федор Иваныч так танцовал экосес и так любезен был, что тогда все, можно
сказать, без ума от него были; только он ни с кем, кроме меня, не занимался. Стало быть, и в старину были хорошие люди».
— Так она закричала и убежала, —
сказал корнет с неловкой улыбкой, отвечая на улыбку
графа, имевшую на него такое долгое и сильное влияние.
—
Граф Турбин! —
сказал он прерывистым голосом.