Неточные совпадения
Такие же
были и небольшие широкие
руки и белая полная шея, видневшаяся из-за большого воротника халата.
Муж тетки
был переплетчик и прежде жил хорошо, а теперь растерял всех давальщиков и пьянствовал, пропивая все, что ему попадало под
руку.
Она с соболезнованием смотрела теперь на ту каторжную жизнь, которую вели в первых комнатах бледные, с худыми
руками прачки, из которых некоторые уже
были чахоточные, стирая и гладя в тридцатиградусном мыльном пару с открытыми летом и зимой окнами, и ужасалась мысли о том, что и она могла поступить в эту каторгу.
При том же соблазняло ее и
было одной из причин окончательного решения то, что сыщица сказала ей, что платья она может заказывать себе какие только пожелает, — бархатные, фаи, шелковые, бальные с открытыми плечами и
руками.
Вымыв душистым мылом
руки, старательно вычистив щетками отпущенные ногти и обмыв у большого мраморного умывальника себе лицо и толстую шею, он пошел еще в третью комнату у спальни, где приготовлен
был душ.
Выбрав из десятка галстуков и брошек те, какие первые попались под
руку, — когда-то это
было ново и забавно, теперь
было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел, хотя и не вполне свежий, но чистый и душистый, в длинную, с натертым вчера тремя мужиками паркетом столовую с огромным дубовым буфетом и таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное в своих широко расставленных в виде львиных лап резных ножках.
Она, выйдя из двери, остановилась в коридоре и, разводя толстыми, короткими
руками, всё повторяла: «что ж это
будет?
Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на свое место, оправляя обеими
руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно с приятным сознанием того, что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость
будет удовлетворена. Один Нехлюдов не испытывал этого чувства: он весь
был поглощен ужасом перед тем, что могла сделать та Маслова, которую он знал невинной и прелестной девочкой 10 лет тому назад.
— Очень хорошо, — сказал председатель, очевидно довольный достигнутыми результатами. — Так расскажите, как
было дело, — сказал он, облокачиваясь на спинку и кладя обе
руки на стол. — Расскажите всё, как
было. Вы можете чистосердечным признанием облегчить свое положение.
Но тут, за кустами,
была незнакомая ему канавка, заросшая крапивой; он спотыкнулся в нее и, острекав
руки крапивой и омочив их уже павшей под вечер росой, упал, но тотчас же, смеясь над собой, справился и выбежал на чистое место.
Нехлюдову хотелось спросить Тихона про Катюшу: что она? как живет? не выходит ли замуж? Но Тихон
был так почтителен и вместе строг, так твердо настаивал на том, чтобы самому поливать из рукомойника на
руки воду, что Нехлюдов не решился спрашивать его о Катюше и только спросил про его внуков, про старого братцева жеребца, про дворняжку Полкана. Все
были живы, здоровы, кроме Полкана, который взбесился в прошлом году.
Подошедшая к двери действительно
была Матрена Павловна. Она вошла в комнату с одеялом на
руке и, взглянув укорительно на Нехлюдова, сердито выговорила Катюше за то, что она взяла не то одеяло.
Он схватил ее, как она
была в жесткой суровой рубашке с обнаженными
руками, поднял ее и понес.
В зале
были новые лица — свидетели, и Нехлюдов заметил, что Маслова несколько раз взглядывала, как будто не могла оторвать взгляда от очень нарядной, в шелку и бархате, толстой женщины, которая, в высокой шляпе с большим бантом и с элегантным ридикюлем на голой до локтя
руке, сидела в первом ряду перед решеткой. Это, как он потом узнал,
была свидетельница, хозяйка того заведения, в котором жила Маслова.
Когда ему предоставлено
было слово, он медленно встал, обнаружив всю свою грациозную фигуру в шитом мундире, и, положив обе
руки на конторку, слегка склонив голову, оглядел залу, избегая взглядом подсудимых, и начал...
Что же касается предположения защиты о том, что Маслова
была развращена воображаемым (он особенно ядовито сказал: воображаемым) соблазнителем, то все данные скорее говорят о том, что она
была соблазнительницей многих и многих жертв, прошедших через ее
руки.
Старшина с торжественным видом нес лист. Он подошел к председателю и подал его. Председатель прочел и, видимо, удивленный, развел
руками и обратился к товарищам, совещаясь. Председатель
был удивлен тем, что присяжные, оговорив первое условие: «без умысла ограбления», не оговорили второго: «без намерения лишить жизни». Выходило по решению присяжных, что Маслова не воровала, не грабила, а вместе с тем отравила человека без всякой видимой цели.
— Филипп, вы не ту гардину, — у большого окна, — страдальчески проговорила Софья Васильевна, очевидно жалевшая себя за те усилия, которые ей нужно
было сделать, чтобы выговорить эти слова, и тотчас же для успокоения поднося ко рту
рукой, покрытой перстнями, пахучую дымящуюся пахитоску.
Нехлюдов испытал чувство подобное тому, которое должна испытывать лошадь, когда ее оглаживают, чтобы надеть узду и вести запрягать. А ему нынче больше, чем когда-нибудь,
было неприятно возить. Он извинился, что ему надо домой, и стал прощаться. Мисси дольше обыкновенного удержала его
руку.
Он остановился, сложил
руки перед грудью, как он делал это, когда
был маленький, поднял глаза кверху и проговорил, обращаясь к кому-то...
Одна из этих женщин, отбывавшая наказание за воровство,
была большая, грузная, с обвисшим телом рыжая женщина, с желтовато-белыми, покрытыми веснушками лицом,
руками и толстой шеей, выставлявшейся из-за развязанного раскрытого ворота.
«Он в освещенном вагоне, на бархатном кресле сидит, шутит,
пьет, а я вот здесь, в грязи, в темноте, под дождем и ветром — стою и плачу», подумала Катюша, остановилась и, закинув голову назад и схватившись за нее
руками, зарыдала.
Из другой камеры вышли другие арестантки, и все стали в два ряда коридора, причем женщины заднего ряда должны
были класть
руки на плечи женщин первого ряда. Всех пересчитали.
Кроме того,
было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя
было понять, и священником очень внятно
было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано
было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую
руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и
будет креститься,
будет спасен и, кроме того,
будет изгонять бесов,
будет излечивать людей от болезни наложением на них
рук,
будет говорить новыми языками,
будет брать змей и, если
выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
Манипуляции эти состояли в том, что священник равномерно, несмотря на то, что этому мешал надетый на него парчевый мешок, поднимал обе
руки кверху и держал их так, потом опускался на колени и целовал стол и то, что
было на нем.
Самое же главное действие
было то, когда священник, взяв обеими
руками салфетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой чашей.
После этого священник отдернул занавеску, отворил середние двери и, взяв в
руки золоченую чашку, вышел с нею в середние двери и пригласил желающих тоже
поесть тела и крови Бога, находившихся в чашке.
Особенная эта служба состояла в том, что священник, став перед предполагаемым выкованным золоченым изображением (с черным лицом и черными
руками) того самого Бога, которого он
ел, освещенным десятком восковых свечей, начал странным и фальшивым голосом не то
петь, не то говорить следующие слова: «Иисусе сладчайший, апостолов славо, Иисусе мой, похвала мучеников, владыко всесильне, Иисусе, спаси мя, Иисусе спасе мой, Иисусе мой краснейший, к Тебе притекающего, спасе Иисусе, помилуй мя, молитвами рождшия Тя, всех, Иисусе, святых Твоих, пророк же всех, спасе мой Иисусе, и сладости райския сподоби, Иисусе человеколюбче!»
Рядом с старушкой
был молодой человек в поддевке, который слушал, приставив
руки к ушам, покачивая головой, то, что ему говорил похожий на него арестант с измученным лицом и седеющей бородой.
Если
есть рука, похлопочите.
— Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут
быть, — вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него
руку. — Ты мной хочешь спастись, — продолжала она, торопясь высказать всё, что поднялось в ее душе. — Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! — закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
Двери камер
были отперты, и несколько арестантов
было в коридоре. Чуть заметно кивая надзирателям и косясь на арестантов, которые или, прижимаясь к стенам, проходили в свои камеры, или, вытянув
руки по швам и по-солдатски провожая глазами начальство, останавливались у дверей, помощник провел Нехлюдова через один коридор, подвел его к другому коридору налево, запертому железной дверью.
Всё
было красиво в этой девушке: и большие белые
руки, и волнистые остриженные волосы, и крепкие нос и губы; но главную прелесть ее лица составляли карие, бараньи, добрые, правдивые глаза.
— В конце слободы, с того края третья избушка. На левой
руке кирпичная изба
будет, а тут за кирпичной избой и ее хибарка. Да я вас провожу лучше, — радостно улыбаясь, говорил приказчик.
Дожидалось и несколько женщин с грудными детьми, и между ними
была и та худая женщина, которая легко держала на
руке бескровного ребеночка в скуфеечке из лоскутиков.
Нехлюдов вышел из сада и подошел к крыльцу, у которого стояли две растрепанные бабы, из которых одна, очевидно,
была на сносе беременна. На ступеньках крыльца, сложив
руки в карманы парусинного пальто, стоял приказчик. Увидав барина, бабы замолчали и стали оправлять сбившиеся платки на головах, а приказчик вынул
руки из карманов и стал улыбаться.
— Вы, стало
быть, отказываетесь, не хотите взять землю? — спросил Нехлюдов, обращаясь к нестарому, с сияющим лицом босому крестьянину в оборванном кафтане, который держал особенно прямо на согнутой левой
руке свою разорванную шапку так, как держат солдаты свои шапки, когда по команде снимают их.
Такими жалкими показались Нехлюдову те сапожники, которых он увидал работающих в окне одного подвала; такие же
были худые, бледные, растрепанные прачки, худыми оголенными
руками гладившие перед открытыми окнами, из которых валил мыльный пар.
А то сделают запрос в министерство юстиции, там ответят так, чтобы скорее с
рук долой, то
есть отказать, и ничего не выйдет.
— Где нынче нанять? Господишки, какие
были, размотали свою. Купцы всю к
рукам прибрали. У них не укупишь, — сами работают. У нас француз владеет, у прежнего барина купил. Не сдает — да и шабаш.
— Прошу покорно, садитесь, а меня извините. Я
буду ходить, если позволите, — сказал он, заложив
руки в карманы своей куртки и ступая легкими мягкими шагами по диагонали большого строгого стиля кабинета. — Очень рад с вами познакомиться и, само собой, сделать угодное графу Ивану Михайловичу, — говорил он, выпуская душистый голубоватый дым и осторожно относя сигару ото рта, чтобы не сронить пепел.
Тонкие, влажные, слабые пальцы художника
были вставлены в жесткие, морщинистые и окостеневшие в сочленениях пальцы старого генерала, и эти соединенные
руки дергались вместе с опрокинутым чайным блюдечком по листу бумаги с изображенными на нем всеми буквами алфавита.
Другая записка
была от бывшего товарища Нехлюдова, флигель-адъютанта Богатырева, которого Нехлюдов просил лично передать приготовленное им прошение от имени сектантов государю. Богатырев своим крупным, решительным почерком писал, что прошение он, как обещал, подаст прямо в
руки государю, но что ему пришла мысль: не лучше ли Нехлюдову прежде съездить к тому лицу, от которого зависит это дело, и попросить его.
— Ну, чудесно, что ты заехал. Не хочешь позавтракать? А то садись. Бифштекс чудесный. Я всегда с существенного начинаю и кончаю. Ха, ха, ха. Ну, вина
выпей, — кричал он, указывая на графин с красным вином. — А я об тебе думал. Прошение я подам. В
руки отдам — это верно; только пришло мне в голову, не лучше ли тебе прежде съездить к Топорову.
— Я знаю это дело. Как только я взглянул на имена, я вспомнил об этом несчастном деле, — сказал он, взяв в
руки прошение и показывая его Нехлюдову. — И я очень благодарен вам, что вы напомнили мне о нем. Это губернские власти переусердствовали… — Нехлюдов молчал, с недобрым чувством глядя на неподвижную маску бледного лица. — И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера
была отменена и люди эти водворены на место жительства.
Маслова
была одета опять попрежнему в белой кофте, юбке и косынке. Подойдя к Нехлюдову и увидав его холодное, злое лицо, она багрово покраснела и, перебирая
рукою край кофты, опустила глаза. Смущение ее
было для Нехлюдова подтверждением слов больничного швейцара.
Нехлюдов хотел обращаться с ней как в прежний раз, но не мог, как он хотел, подать
руки: так она теперь
была противна ему.
— Не понимаю, а если понимаю, то не согласен. Земля не может не
быть чьей-нибудь собственностью. Если вы ее разделите, — начал Игнатий Никифорович с полной и спокойной уверенностью о том, что Нехлюдов социалист и что требования теории социализма состоят в том, чтобы разделить всю землю поровну, а что такое деление очень глупо, и он легко может опровергнуть его, — если вы ее нынче разделите поровну, завтра она опять перейдет в
руки более трудолюбивых и способных.
— Ну, уж вы мне предоставьте решать мои дела самому и знать, что надо читать и что не надо, — сказал Нехлюдов, побледнев, и, чувствуя, что у него холодеют
руки, и он не владеет собой, замолчал и стал
пить чай.
— Да что ж это, конца не
будет! — говорил, затягиваясь папиросой, высокий толстый, красный, с поднятыми плечами и короткими
руками, не переставая куривший в закрывавшие ему рот усы конвойный начальник. — Измучали совсем. Откуда вы их набрали столько? Много ли еще?