Однако, волей Божией, // Недолго он поцарствовал, — // Скончался старый князь, // Приехал князь молоденькой, //
Прогнал того полковника. // Прогнал его помощника, // Контору всю прогнал,
— О, ты ничего не знаешь, Ламберт! Ты страшно, страшно необразован… но я плюю. Все равно. О, он любит маму; он целовал ее портрет; он
прогонит ту на другое утро, а сам придет к маме; но уже будет поздно, а потому надо спасти теперь…
Но на место смененных надо же кого-нибудь определить; следовательно, Торцов имеет вообще нужду в людях и, следовательно, хоть вследствие своего консерватизма не будет зря
гонять тех, которые ему не противятся, а угождают.
Во-первых — вы хорошенькая, во-вторых — вдова, в третьих — благородная, в-четвертых — бедная (потому что вы действительно небогатая), в-пятых — вы очень благоразумная дама, следственно, будете любить его, держать его в хлопочках,
прогоните ту барыню в толчки, повезете его за границу, будете кормить его манной кашкой и конфектами, все это ровно до той минуты, когда он оставит сей бренный мир, что будет ровно через год, а может быть, и через два месяца с половиною.
Неточные совпадения
Долгонько слушались, // Весь город разукрасили, // Как Питер монументами, // Казненными коровами, // Пока не догадалися, // Что спятил он с ума!» // Еще приказ: «У сторожа, // У ундера Софронова, // Собака непочтительна: // Залаяла на барина, // Так ундера
прогнать, // А сторожем к помещичьей // Усадьбе назначается // Еремка!..» Покатилися // Опять крестьяне со смеху: // Еремка
тот с рождения // Глухонемой дурак!
Внятным и ясным голосом он произнес:"Бездельники!" — и, сев в кибитку, благополучно проследовал в
тот край, куда Макар телят не
гонял.
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. — Но он не рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он
прогнал Марью Николаевну за
то, что чай был слаб, главное же, за
то, что она ухаживала за ним, как за больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не жалею. Было бы здоровье, а здоровье, слава Богу, поправилось.
В первом письме Марья Николаевна писала, что брат
прогнал ее от себя без вины, и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете, но ничего не просит, не желает, а что только убивает ее мысль о
том, что Николай Дмитриевич пропадет без нее по слабости своего здоровья, и просила брата следить за ним.
И между
тем я все скакал,
погоняя беспощадно.