В третьем, четвертом часу усталое вставанье с грязной постели, зельтерская вода с перепоя, кофе, ленивое шлянье
по комнатам в пенюарах, кофтах, халатах, смотренье из-за занавесок в окна, вялые перебранки друг с другом; потом обмывание, обмазывание, душение тела, волос, примериванье платьев, споры из-за них с хозяйкой, рассматриванье себя в зеркало, подкрашивание лица, бровей, сладкая, жирная пища; потом одеванье в яркое шелковое обнажающее тело платье; потом выход в разукрашенную ярко-освещенную залу, приезд гостей, музыка, танцы, конфеты, вино, куренье и прелюбодеяния с молодыми, средними, полудетьми и разрушающимися стариками, холостыми, женатыми, купцами, приказчиками, армянами, евреями, татарами, богатыми, бедными, здоровыми, больными, пьяными, трезвыми, грубыми, нежными, военными, штатскими, студентами, гимназистами — всех возможных сословий, возрастов и характеров.
Неточные совпадения
Вернувшись из церкви, Нехлюдов разговелся с тетушками и, чтобы подкрепиться,
по взятой в полку привычке, выпил водки и вина и ушел в свою
комнату и тотчас же заснул одетый. Разбудил его стук в дверь.
По стуку узнав, что это была она, он поднялся, протирая глаза и потягиваясь.
После обеда он тотчас же ушел в свою
комнату и в сильном волнении долго ходил
по ней, прислушиваясь к звукам в доме и ожидая ее шагов.
Он снял сапоги и босиком пошел
по коридору к ее двери, рядом с
комнатой Матрены Павловны.
И долго после этого он всё ходил
по своей
комнате, и корчился, и даже прыгал, и вслух охал, как от физической боли, как только вспоминал эту сцену.
— Когда мама устанет и прогонит вас, приходите ко мне, — сказала она, обращаясь к Колосову и Нехлюдову таким тоном, как будто ничего не произошло между ними, и, весело улыбнувшись, неслышно шагая
по толстому ковру, вышла из
комнаты.
Сначала выносили и вывешивали на веревки какие-то мундиры и странные меховые вещи, которые никогда никем не употреблялись; потом стали выносить ковры и мебель, и дворник с помощником, засучив рукава мускулистых рук, усиленно в такт выколачивали эти вещи, и
по всем
комнатам распространялся запах нафталина.
В другой же
комнате сидели
по стенам и отдельными группами или парочками человек двадцать мужчин и женщин и негромко разговаривали.
Из окна его
комнаты видна была поросшая цикорием площадка lawn-tennis’a, на которой,
по указанию управляющего, собирались крестьяне.
Нехлюдов поблагодарил его и, не входя в
комнаты, пошел ходить в сад
по усыпанным белыми лепестками яблочных цветов заросшим дорожкам, обдумывая всё то, что он видел.
По всем
комнатам еще пахло нафталином, и Аграфена Петровна и Корней — оба чувствовали себя измученными и недовольными и даже поссорились вследствие уборки вещей, употребление которых, казалось, состояло только в том, чтобы их развешивать, сушить и прятать.
Комната Нехлюдова была не занята, но не убрана, и от сундуков проходы к ней были трудны, так что приезд Нехлюдова, очевидно, мешал тем делам, которые
по какой-то странной инерции совершались в этой квартире.
Несмотря на то, что
по этому учению отвергались не только все обряды, иконы, но и таинства, у графини Катерины Ивановны во всех
комнатах и даже над ее постелью были иконы, и она исполняла всё требуемое церковью, не видя в этом никакого противоречия.
В этой следующей
комнате был направо большой шкаф, потом стол, а налево витая лестница,
по которой спускался в это время элегантный чиновник в вицмундире с портфелем под мышкой.
Сенаторы действительно намеревались, объявив решение
по делу о клевете, окончить остальные дела, в том числе Масловское, за чаем и папиросами, не выходя из совещательной
комнаты.
Как только сенаторы сели за стол совещательной
комнаты, Вольф стал очень оживленно выставлять мотивы,
по которым дело должно было быть кассировано.
В то время, как Нехлюдов входил в
комнату, Mariette только что отпустила что-то такое смешное, и смешное неприличное — это Нехлюдов видел
по характеру смеха, — что добродушная усатая графиня Катерина Ивановна, вся сотрясаясь толстым своим телом, закатывалась от смеха, а Mariette с особенным mischievous [шаловливым] выражением, перекосив немножко улыбающийся рот и склонив на бок энергическое и веселое лицо, молча смотрела на свою собеседницу.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как
по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.
Я лег на диван, завернувшись в шинель и оставив свечу на лежанке, скоро задремал и проспал бы спокойно, если б, уж очень поздно, Максим Максимыч, взойдя в комнату, не разбудил меня. Он бросил трубку на стол, стал ходить
по комнате, шевырять в печи, наконец лег, но долго кашлял, плевал, ворочался…
«Вот, посмотри, — говорил он обыкновенно, поглаживая его рукою, — какой у меня подбородок: совсем круглый!» Но теперь он не взглянул ни на подбородок, ни на лицо, а прямо, так, как был, надел сафьяновые сапоги с резными выкладками всяких цветов, какими бойко торгует город Торжок благодаря халатным побужденьям русской натуры, и, по-шотландски, в одной короткой рубашке, позабыв свою степенность и приличные средние лета, произвел
по комнате два прыжка, пришлепнув себя весьма ловко пяткой ноги.
Неточные совпадения
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя
по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первую большую
комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с господами.
И он оглянулся
по своей привычке на всех бывших в
комнате.
Левину хотелось поговорить с ними, послушать, что они скажут отцу, но Натали заговорила с ним, и тут же вошел в
комнату товарищ Львова
по службе, Махотин, в придворном мундире, чтобы ехать вместе встречать кого-то, и начался уж неумолкаемый разговор о Герцеговине, о княжне Корзинской, о думе и скоропостижной смерти Апраксиной.
Что-то
по ее распоряжению вносили и уносили из
комнаты больного.
— И я рада, — слабо улыбаясь и стараясь
по выражению лица Анны узнать, знает ли она, сказала Долли. «Верно, знает», подумала она, заметив соболезнование на лице Анны. — Ну, пойдем, я тебя проведу в твою
комнату, — продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения.