Неточные совпадения
Голова женщины
была повязана арестантской косынкой, лицо
было серо-белое, без бровей и ресниц, но с
красными глазами.
Христос воскресе!» Всё
было прекрасно, но лучше всего
была Катюша в белом платье и голубом поясе, с
красным бантиком на черной голове и с сияющими восторгом глазами.
Туман
был так тяжел, что, отойдя на пять шагов от дома, уже не
было видно его окон, а только чернеющая масса, из которой светил
красный, кажущийся огромным свет от лампы.
— А какого вы
были мнения о Масловой? —
краснея и робея, спросил назначенный от суда кандидат на судебную должность, защитник Масловой.
— Вознаграждение, расходы по этому делу я беру на себя, какие бы они ни
были, — сказал он,
краснея.
Хотя Нехлюдов хорошо знал и много paз и за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это
красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной за жилет салфеткой и жирная шея, главное — вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно вспомнил то, что знал о жестокости этого человека, который, Бог знает для чего, — так как он
был богат и знатен, и ему не нужно
было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда
был начальником края.
— Я присяжный, фамилия моя Нехлюдов, и мне необходимо видеть подсудимую Маслову, — быстро и решительно проговорил Нехлюдов,
краснея и чувствуя, что он совершает такой поступок, который
будет иметь решительное влияние на его жизнь.
— Ведь
был ребенок? — спросил он и почувствовал, как лицо его
покраснело.
Кораблева, Хорошавка, Федосья и Маслова сидели в своем углу и все
красные и оживленные,
выпив уже водки, которая теперь не переводилась у Масловой и которою она щедро угощала товарок,
пили чай и говорили о том же.
Масленников весь рассиял, увидав Нехлюдова. Такое же
было жирное и
красное лицо, и та же корпуленция, и такая же, как в военной службе, прекрасная одежда. Там это
был всегда чистый, по последней моде облегавший его плечи и грудь мундир или тужурка; теперь это
было по последней моде статское платье, так же облегавшее его сытое тело и выставлявшее широкую грудь. Он
был в вицмундире. Несмотря на разницу лет (Масленникову
было под 40), они
были на «ты».
Мисси в шляпе и каком-то темно-полосатом платье, схватывавшем без складочки ее тонкую талию, точно как будто она родилась в этом платье,
была очень красива. Она
покраснела, увидав Нехлюдова.
Железная, когда-то зеленая крыша, давно некрашенная,
краснела от ржавчины, и несколько листов
были задраны кверху, вероятно, бурей; тес, которым
был обшит дом,
был ободран местами людьми, обдиравшими его там, где он легче отдирался, отворачивая ржавые гвозди.
— Ну, чудесно, что ты заехал. Не хочешь позавтракать? А то садись. Бифштекс чудесный. Я всегда с существенного начинаю и кончаю. Ха, ха, ха. Ну, вина
выпей, — кричал он, указывая на графин с
красным вином. — А я об тебе думал. Прошение я подам. В руки отдам — это верно; только пришло мне в голову, не лучше ли тебе прежде съездить к Топорову.
В ложе
была Mariette и незнакомая дама в
красной накидке и большой, грузной прическе и двое мужчин: генерал, муж Mariette, красивый, высокий человек с строгим, непроницаемым горбоносым лицом и военной, ватой и крашениной подделанной высокой грудью, и белокурый плешивый человек с пробритым с фосеткой подбородком между двумя торжественными бакенбардами.
Маслова
была одета опять попрежнему в белой кофте, юбке и косынке. Подойдя к Нехлюдову и увидав его холодное, злое лицо, она багрово
покраснела и, перебирая рукою край кофты, опустила глаза. Смущение ее
было для Нехлюдова подтверждением слов больничного швейцара.
Она
была в черном шелковом платье по талии, с
красным бантом на груди, и черные волосы ее
были взбиты и причесаны по-модному.
— Да что ж это, конца не
будет! — говорил, затягиваясь папиросой, высокий толстый,
красный, с поднятыми плечами и короткими руками, не переставая куривший в закрывавшие ему рот усы конвойный начальник. — Измучали совсем. Откуда вы их набрали столько? Много ли еще?
Когда подводы все наполнились мешками, и на мешки сели те, которым это
было разрешено, конвойный офицер снял фуражку, вытер платком лоб, лысину и
красную толстую шею и перекрестился.
Городовой стал дрожащими толстыми пальцами неловко распускать тесемки на жилистой
красной шее. Он
был, видимо, взволнован и смущен, но всё-таки счел нужным обратиться к толпе.
В приемный покой вошли доктор с фельдшером и частный. Доктор
был плотный коренастый человек в чесунчевом пиджаке и таких же узких, обтягивавших ему мускулистые ляжки панталонах. Частный
был маленький толстяк с шарообразным
красным лицом, которое делалось еще круглее от его привычки набирать в щеки воздух и медленно выпускать его. Доктор подсел на койку к мертвецу, так же как и фельдшер, потрогал руки, послушал сердце и встал, обдергивая панталоны.
— Нет, дедушка, мой — не такой человек. Не то что глупостей каких, он как
красная девушка. Денежки все до копеечки домой посылает. А уж девчонке рад, рад
был, что и сказать нельзя, — сказала женщина, улыбаясь.
Красное лицо этого офицера, его духи, перстень и в особенности неприятный смех
были очень противны Нехлюдову, но он и нынче, как и во всё время своего путешествия, находился в том серьезном и внимательном расположении духа, в котором он не позволял себе легкомысленно и презрительно обращаться с каким бы то ни
было человеком и считал необходимым с каждым человеком говорить «во-всю», как он сам с собой определял это отношение.
Нехлюдов уже хотел пройти в первую дверь, когда из другой двери, согнувшись, с веником в руке, которым она подвигала к печке большую кучу сора и пыли, вышла Маслова. Она
была в белой кофте, подтыканной юбке и чулках. Голова ее по самые брови
была от пыли повязана белым платком. Увидав Нехлюдова, она разогнулась и, вся
красная и оживленная, положила веник и, обтерев руки об юбку, прямо остановилась перед ним.
— Нет, это не люди, — те, которые могут делать то, что они делают… Нет, вот, говорят, бомбы выдумали и баллоны. Да, подняться на баллоне и посыпать их, как клопов, бомбами, пока выведутся… Да. Потому что… — начал
было он, но, весь
красный, вдруг еще сильнее закашлялся, и кровь хлынула у него изо рта.
В числе их
было одно заказное — прекрасный конверт с отчетливой печатью яркого
красного сургуча.
Он встал и ступил несколько шагов ей навстречу, и лицо ее показалось ему сурово и неприятно. Оно опять
было такое же, как тогда, когда она упрекала его. Она
краснела и бледнела, пальцы ее судорожно крутили края кофты, и то взглядывала на него, то опускала глаза.
Один
был молодой человек,
красный, очевидно в жару, другой — старик, не переставая охавший.