Неточные совпадения
— Пуще всего — лишнего
не высказывай,
стой на одном и шабаш.
Получал ли Нехлюдов неприятное письмо от матери, или
не ладилось его сочинение, или чувствовал юношескую беспричинную грусть,
стоило только вспомнить о том, что есть Катюша, и он увидит ее, и всё это рассеивалось.
Он был уверен, что его чувство к Катюше есть только одно из проявлений наполнявшего тогда всё его существо чувства радости жизни, разделяемое этой милой, веселой девочкой. Когда же он уезжал, и Катюша,
стоя на крыльце с тетушками, провожала его своими черными, полными слез и немного косившими глазами, он почувствовал однако, что покидает что-то прекрасное, дорогое, которое никогда уже
не повторится. И ему стало очень грустно.
Нехлюдов с тетушками и прислугой,
не переставая поглядывать на Катюшу, которая
стояла у двери и приносила кадила, отстоял эту заутреню, похристосовался с священником и тетушками и хотел уже итти спать, как услыхал в коридоре сборы Матрены Павловны, старой горничной Марьи Ивановны, вместе с Катюшей в церковь, чтобы святить куличи и пасхи. «Поеду и я», подумал он.
Он пришел в столовую. Тетушки нарядные, доктор и соседка
стояли у закуски. Всё было так обыкновенно, но в душе Нехлюдова была буря. Он
не понимал ничего из того, что ему говорили, отвечал невпопад и думал только о Катюше, вспоминая ощущение этого последнего поцелуя, когда он догнал ее в коридоре. Он ни о чем другом
не мог думать. Когда она входила в комнату, он,
не глядя на нее, чувствовал всем существом своим ее присутствие и должен был делать усилие над собой, чтобы
не смотреть на нее.
Но она помахала головой, что нет,
не выйдет, и осталась
стоять у окна.
Пришедшим слепым нищим он дал рубль, на чай людям он роздал 15 рублей, и когда Сюзетка, болонка Софьи Ивановны, при нем ободрала себе в кровь ногу, то он, вызвавшись сделать ей перевязку, ни минуты
не задумавшись, разорвал свой батистовый с каемочками платок (Софья Ивановна знала, что такие платки
стоят не меньше 15 рублей дюжина) и сделал из него бинты для Сюзетки.
Княгиня Софья Васильевна кончила свой обед, очень утонченный и очень питательный, который она съедала всегда одна, чтобы никто
не видал ее в этом непоэтическом отправлении. У кушетки ее
стоял столик с кофе, и она курила пахитоску. Княгиня Софья Васильевна была худая, длинная, всё еще молодящаяся брюнетка с длинными зубами и большими черными глазами.
Маслова достала из калача же деньги и подала Кораблевой купон. Кораблева взяла купон, посмотрела и, хотя
не знала грамоте, поверила всё знавшей Хорошавке, что бумажка эта
стоит 2 рубля 50 копеек, и полезла к отдушнику за спрятанной там склянкой с вином. Увидав это, женщины — не-соседки по нарам — отошли к своим местам. Маслова между тем вытряхнула пыль из косынки и халата, влезла на нары и стала есть калач.
— И ведь сколько и каких напряженных усилий
стоит это притворство, — продолжал думать Нехлюдов, оглядывая эту огромную залу, эти портреты, лампы, кресла, мундиры, эти толстые стены, окна, вспоминая всю громадность этого здания и еще бòльшую громадность самого учреждения, всю армию чиновников, писцов, сторожей, курьеров,
не только здесь, но во всей России, получающих жалованье за эту никому ненужную комедию.
А ведь
стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его еще от нужды отдавали из деревни в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж был в городе и после 12 часов работы на фабрике шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир, если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «
не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик
не пошел бы,
не заболтался и ничего бы
не сделал дурного.
В поле, под ногами,
не было видно дороги, а в лесу было черно, как в печи, и Катюша, хотя и знала хорошо дорогу, сбилась с нее в лесу и дошла до маленькой станции, на которой поезд
стоял 3 минуты,
не загодя, как она надеялась, а после второго звонка.
Наверху же, на хорах, уже
стояли приведенные прежде — с одной стороны с бритыми полуголовами каторжные, обнаруживавшие свое присутствие позвякиваньем цепей, с другой —
не бритые и
не закованные подследственные.
Она
стояла сначала в середине толпы за перегородкой и
не могла видеть никого, кроме своих товарок; когда же причастницы двинулись вперед, и она выдвинулась вместе с Федосьей, она увидала смотрителя, а за смотрителем и между надзирателями мужичка с светло-белой бородкой и русыми волосами — Федосьиного мужа, который остановившимися глазами глядел на жену.
Несколько человек мужчин и женщин, большей частью с узелками,
стояли тут на этом повороте к тюрьме, шагах в ста от нее. Справа были невысокие деревянные строения, слева двухэтажный дом с какой-то вывеской. Само огромное каменное здание тюрьмы было впереди, и к нему
не подпускали посетителей. Часовой солдат с ружьем ходил взад и вперед, строго окрикивая тех, которые хотели обойти его.
Она
стояла неподвижно и
не спускала с него своего косого взгляда.
Надзиратели,
стоя у дверей, опять, выпуская, в две руки считали посетителей, чтобы
не вышел лишний и
не остался в тюрьме. То, что его хлопали теперь по спине,
не только
не оскорбляла его, но он даже и
не замечал этого.
Нехлюдов
стоял над ней,
не зная, что делать.
Но Нехлюдов остался тверд, и в то время, как лакей и швейцар подскакивали к Нехлюдову, подавая ему пальто и палку и отворяли дверь, у которой снаружи
стоял городовой, он сказал, что никак
не может теперь.
— Да. Так
не унывайте; сделаем, что можно, — сказал Нехлюдов и вышел. Меньшов
стоял в двери, так что надзиратель толкнул его дверью, когда затворял ее. Пока надзиратель запирал замок на двери, Меньшов смотрел в дырку в двери.
— Дело после; что прикажешь — всё сделаю, — говорил Масленников, проходя с Нехлюдовым через залу. — Доложите генеральше, что князь Нехлюдов, — на ходу сказал он лакею. Лакей иноходью, обгоняя их, двинулся вперед. — Vous n’avez qu’à ordonner. [Тебе
стоит только приказать.] Но жену повидай непременно. Мне и то досталось за то, что я тот раз
не привел тебя.
— Ну-с, je suis à vоus. [я к твоим услугам.] Хочешь курить? Только
постой, как бы нам тут
не напортить, — сказал он и принес пепельницу. — Ну-с?
— И
не отменят — всё равно. Я
не за это, так за другое того
стою… — сказала она, и он видел, какое большое усилие она сделала, чтобы удержать слезы. — Ну что же, видели Меньшова? — спросила она вдруг, чтобы скрыть свое волнение. — Правда ведь, что они
не виноваты?
По всей улице
стоял резкий, едкий и
не неприятный запах навоза, шедший и от тянувшихся в гору по глянцовито укатанной дороге телег и, главное, из раскопанного навоза дворов, мимо отворенных ворот которых проходил Нехлюдов.
А так, чтобы тот, кто будет владеть хорошей, платил бы тем, которые
не владеют землею, то, что его земля
стоит, — сам себе отвечал Нехлюдов.
Вернувшись в палату, где
стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть
не упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший на нее мальчик засмеялся, и Маслова
не могла уже больше удерживаться и, присев на кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула на нее...
— Теоретически, а
не практически, как я увидал. Суд имеет целью только сохранение общества в настоящем положении и для этою преследует и казнит как тех, которые
стоят выше общего уровня и хотят поднять его, так называемые политические преступники, так и тех, которые
стоят ниже его, так называемые преступные типы.
—
Не могу согласиться, во-первых, с тем, чтобы преступники, так называемые политические, были казнимы потому, что они
стоят выше среднего уровня. Большей частью это отбросы общества, столь же извращенные, хотя несколько иначе, как и те преступные типы, которых вы считаете ниже среднего уровня.
Арестанты уже более трех часов
стояли в рядах, и
не в тени, а на солнце, ожидая очереди.
Ветру
не было, и поднимаемая тысячью ног пыль
стояла всё время над арестантами двигавшимися по середине улицы.
Лошадь вялой рысцой, постукивая равномерно подковами по пыльной и неровной мостовой, тащилась по улицам; извозчик беспрестанно задремывал; Нехлюдов же сидел, ни о чем
не думая, равнодушно глядя перед собою. На спуске улицы, против ворот большого дома,
стояла кучка народа и конвойный с ружьем. Нехлюдов остановил извозчика.
— Что за сборище? — послышался вдруг решительный, начальственный голос, и к собравшейся вокруг арестанта кучке людей быстрыми шагами подошел околоточный в необыкновенно чистом и блестящем кителе и еще более блестящих высоких сапогах. — Разойтись! Нечего тут
стоять! — крикнул он на толпу, еще
не видя, зачем собралась толпа.
На платформе
стояло несколько человек провожавших: их
не подпускали к вагонам.
Наталья Ивановна
стояла против вагона в своей модной шляпе и накидке рядом с Аграфеной Петровной и, очевидно, искала предмета разговора и
не находила.
— В тесноте, да
не в обиде, — сказал певучим голосом улыбающийся Тарас и, как перышко, своими сильными руками поднял свой двухпудовый мешок и перенес его к окну. — Места много, а то и
постоять можно, и под лавкой можно. Уж на что покойно. А то вздорить! — говорил он, сияя добродушием и ласковостью.
Симонсон, в гуттаперчевой куртке и резиновых калошах, укрепленных сверх шерстяных чулок бечевками (он был вегетарианец и
не употреблял шкур убитых животных), был тоже на дворе, дожидаясь выхода партии. Он
стоял у крыльца и вписывал в записную книжку пришедшую ему мысль. Мысль заключалась в следующем...
Подойдя к месту шума, Марья Павловна и Катюша увидали следующее: офицер, плотный человек с большими белокурыми усами, хмурясь, потирал левою рукой ладонь правой, которую он зашиб о лицо арестанта, и
не переставая произносил неприличные, грубые ругательства. Перед ним, отирая одной рукой разбитое в кровь лицо, а другой держа обмотанную платком пронзительно визжавшую девчонку,
стоял в коротком халате и еще более коротких штанах длинный, худой арестант с бритой половиной головы.
Бродяга
стоял в коридоре, накинув на одно плечо мокрый халат, и насмешливо и дерзко глядел на Нехлюдова,
не сторонясь перед ним.
Его
не занимал вопрос о том, как произошел мир, именно потому, что вопрос о том, как получше жить в нем, всегда
стоял перед ним.
Когда паром был полон, и нехлюдовская телега с отпряженными лошадьми, сжатая со всех сторон возами,
стояла у одного края, перевозчики заложили запоры,
не обращая внимания на просьбы
не поместившихся, скинули чалки и пошли в ход.
В следующей камере было то же самое. Такая же была духота, вонь; точно так же впереди, между окнами, висел образ, а налево от двери
стояла парашка, и так же все тесно лежали бок с боком, и так же все вскочили и вытянулись, и точно так же
не встало три человека. Два поднялись и сели, а один продолжал лежать и даже
не посмотрел на вошедших; это были больные. Англичанин точно так же сказал ту же речь и так же дал два Евангелия.
— Перед тобой твои слуги
стоят. А я
не твой слуга. На тебе печать… — проговорил старик, указывая смотрителю на его лоб.