Неточные совпадения
Вымыв душистым мылом
руки, старательно вычистив щетками отпущенные ногти и обмыв у большого мраморного умывальника себе
лицо и толстую шею, он пошел еще в третью комнату у спальни, где приготовлен был душ.
Она придвинулась к нему, и он, сам не зная, как это случилось, потянулся к ней
лицом; она не отстранилась, он сжал крепче ее
руку и поцеловал ее в губы.
Подбежав к кусту сирени, она сорвала с него две ветки белой, уже осыпавшейся сирени и, хлопая себя ими по разгоряченному
лицу и оглядываясь на него, бойко размахивая перед собой
руками, пошла назад к играющим.
В зале были новые
лица — свидетели, и Нехлюдов заметил, что Маслова несколько раз взглядывала, как будто не могла оторвать взгляда от очень нарядной, в шелку и бархате, толстой женщины, которая, в высокой шляпе с большим бантом и с элегантным ридикюлем на голой до локтя
руке, сидела в первом ряду перед решеткой. Это, как он потом узнал, была свидетельница, хозяйка того заведения, в котором жила Маслова.
Одна из этих женщин, отбывавшая наказание за воровство, была большая, грузная, с обвисшим телом рыжая женщина, с желтовато-белыми, покрытыми веснушками
лицом,
руками и толстой шеей, выставлявшейся из-за развязанного раскрытого ворота.
Рыжая как будто только этого и ждала и неожиданно быстрым движеньем вцепилась одной
рукой в волосы Кораблевой, а другой хотела ударить ее в
лицо, но Кораблева ухватила эту
руку.
Особенная эта служба состояла в том, что священник, став перед предполагаемым выкованным золоченым изображением (с черным
лицом и черными
руками) того самого Бога, которого он ел, освещенным десятком восковых свечей, начал странным и фальшивым голосом не то петь, не то говорить следующие слова: «Иисусе сладчайший, апостолов славо, Иисусе мой, похвала мучеников, владыко всесильне, Иисусе, спаси мя, Иисусе спасе мой, Иисусе мой краснейший, к Тебе притекающего, спасе Иисусе, помилуй мя, молитвами рождшия Тя, всех, Иисусе, святых Твоих, пророк же всех, спасе мой Иисусе, и сладости райския сподоби, Иисусе человеколюбче!»
Рядом с старушкой был молодой человек в поддевке, который слушал, приставив
руки к ушам, покачивая головой, то, что ему говорил похожий на него арестант с измученным
лицом и седеющей бородой.
Нехлюдов достал бумажник, как только смотритель отвернулся, но не успел передать десятирублевую бумажку, как. смотритель опять повернулся к ним
лицом. Он зажал ее в
руке.
«Ведь это мертвая женщина», думал он, глядя на это когда-то милое, теперь оскверненное пухлое
лицо с блестящим нехорошим блеском черных косящих глаз, следящих за смотрителем и его
рукою с зажатой бумажкой. И на него нашла минута колебания.
Прежде всех обратил его внимание молодой человек в короткой жакетке, с приятным
лицом, который, стоя перед немолодой уже чернобровой женщиной, что-то горячо и с жестами
рук говорил ей.
Молодой человек держал в
руках бумажку, и, очевидно, не зная, что ему делать, c сердитым
лицом перегибал и мял ее.
Всё было красиво в этой девушке: и большие белые
руки, и волнистые остриженные волосы, и крепкие нос и губы; но главную прелесть ее
лица составляли карие, бараньи, добрые, правдивые глаза.
— Ах, ты об этом? Нет, mon cher, решительно тебя не надо пускать, тебе до всего дело. Пойдем, пойдем, Annette зовет нас, — сказал он, подхватывая его под
руку и выказывая опять такое же возбуждение, как и после внимания важного
лица, но только теперь уже не радостное, а тревожное.
— Вы, стало быть, отказываетесь, не хотите взять землю? — спросил Нехлюдов, обращаясь к нестарому, с сияющим
лицом босому крестьянину в оборванном кафтане, который держал особенно прямо на согнутой левой
руке свою разорванную шапку так, как держат солдаты свои шапки, когда по команде снимают их.
На одной из улиц с ним поравнялся обоз ломовых, везущих какое-то железо и так страшно гремящих по неровной мостовой своим железом, что ему стало больно ушам и голове. Он прибавил шагу, чтобы обогнать обоз, когда вдруг из-зa грохота железа услыхал свое имя. Он остановился и увидал немного впереди себя военного с остроконечными слепленными усами и с сияющим глянцовитым
лицом, который, сидя на пролетке лихача, приветственно махал ему
рукой, открывая улыбкой необыкновенно белые зубы.
— Ну, так прощай; очень, очень рад, что встретил тебя, — сказал Шенбок и, пожав крепко
руку Нехлюдову, вскочил в пролетку, махая перед глянцовитым
лицом широкой
рукой в новой белой замшевой перчатке и привычно улыбаясь своими необыкновенно белыми зубами.
Другая записка была от бывшего товарища Нехлюдова, флигель-адъютанта Богатырева, которого Нехлюдов просил лично передать приготовленное им прошение от имени сектантов государю. Богатырев своим крупным, решительным почерком писал, что прошение он, как обещал, подаст прямо в
руки государю, но что ему пришла мысль: не лучше ли Нехлюдову прежде съездить к тому
лицу, от которого зависит это дело, и попросить его.
— Я знаю это дело. Как только я взглянул на имена, я вспомнил об этом несчастном деле, — сказал он, взяв в
руки прошение и показывая его Нехлюдову. — И я очень благодарен вам, что вы напомнили мне о нем. Это губернские власти переусердствовали… — Нехлюдов молчал, с недобрым чувством глядя на неподвижную маску бледного
лица. — И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера была отменена и люди эти водворены на место жительства.
Маслова была одета опять попрежнему в белой кофте, юбке и косынке. Подойдя к Нехлюдову и увидав его холодное, злое
лицо, она багрово покраснела и, перебирая
рукою край кофты, опустила глаза. Смущение ее было для Нехлюдова подтверждением слов больничного швейцара.
Как только Нехлюдов увидал это
лицо, увидал эти волосатые
руки, услыхал этот покровительственный, самоуверенный тон, кроткое настроение его мгновенно исчезло.
Не говоря уже о том, что по
лицу этому видно было, какие возможности духовной жизни были погублены в этом человеке, — по тонким костям
рук и скованных ног и по сильным мышцам всех пропорциональных членов видно было, какое это было прекрасное, сильное, ловкое человеческое животное, как животное, в своем роде гораздо более совершенное, чем тот буланый жеребец, зa порчу которого так сердился брандмайор.
В приемный покой вошли доктор с фельдшером и частный. Доктор был плотный коренастый человек в чесунчевом пиджаке и таких же узких, обтягивавших ему мускулистые ляжки панталонах. Частный был маленький толстяк с шарообразным красным
лицом, которое делалось еще круглее от его привычки набирать в щеки воздух и медленно выпускать его. Доктор подсел на койку к мертвецу, так же как и фельдшер, потрогал
руки, послушал сердце и встал, обдергивая панталоны.
Подойдя к месту шума, Марья Павловна и Катюша увидали следующее: офицер, плотный человек с большими белокурыми усами, хмурясь, потирал левою
рукой ладонь правой, которую он зашиб о
лицо арестанта, и не переставая произносил неприличные, грубые ругательства. Перед ним, отирая одной
рукой разбитое в кровь
лицо, а другой держа обмотанную платком пронзительно визжавшую девчонку, стоял в коротком халате и еще более коротких штанах длинный, худой арестант с бритой половиной головы.
Он не успел договорить. Офицер обеими
руками стал бить его по
лицу.
Помещение политических состояло из двух маленьких камер, двери которых выходили в отгороженную часть коридора. Войдя в отгороженную часть коридора, первое
лицо, которое увидал Нехлюдов, был Симонсон с сосновым поленом в
руке, сидевший в своей куртке на корточках перед дрожащей, втягиваемой жаром заслонкой растопившейся печи.
Симонсон встал и, взяв за
руку Нехлюдова, потянулся к нему
лицом, застенчиво улыбнулся и поцеловал его.