Неточные совпадения
Нехлюдов посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, всё так же неподвижно сидели за своей решеткой
перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в душе Нехлюдова шевельнулось дурное
чувство.
Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он был в нерешительности,
как отнестись к ней; и отношение к ней было трудно. Каторга же и Сибирь сразу уничтожали возможность всякого отношения к ней: недобитая птица перестала бы трепаться в ягдташе и напоминать о себе.
Удивительное дело: с тех пор
как Нехлюдов понял, что дурен и противен он сам себе, с тех пор другие перестали быть противными ему; напротив, он чувствовал и к Аграфене Петровне и к Корнею ласковое и уважительное
чувство. Ему хотелось покаяться и
перед Корнеем, но вид Корнея был так внушительно-почтителен, что он не решился этого сделать.
И когда он представлял себе только,
как он увидит ее,
как он скажет ей всё,
как покается в своей вине
перед ней,
как объявит ей, что он сделает всё, что может, женится на ней, чтобы загладить свою вину, — так особенное восторженное
чувство охватывало его, и слезы выступали ему на глаза.
Нехлюдов шел медленным шагом, пропуская вперед себя спешивших посетителей, испытывая смешанные
чувства ужаса
перед теми злодеями, которые заперты здесь, состраданья к тем невинным, которые,
как вчерашний мальчик и Катюша, должны быть здесь, и робости и умиления
перед тем свиданием, которое ему предстояло.
Как ни знакомо было Нехлюдову это зрелище,
как ни часто видел он в продолжение этих трех месяцев всё тех же 400 человек уголовных арестантов в самых различных положениях: и в жаре, в облаке пыли, которое они поднимали волочащими цепи ногами, и на привалах по дороге, и на этапах в теплое время на дворе, где происходили ужасающие сцены открытого разврата, он всё-таки всякий раз, когда входил в середину их и чувствовал,
как теперь, что внимание их обращено на него, испытывал мучительное
чувство стыда и сознания своей виноватости
перед ними.
Неточные совпадения
Как всегда, у него за время его уединения набралось пропасть мыслей и
чувств, которых он не мог
передать окружающим, и теперь он изливал в Степана Аркадьича и поэтическую радость весны, и неудачи и планы хозяйства, и мысли и замечания о книгах, которые он читал, и в особенности идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.
Янтарь на трубках Цареграда, // Фарфор и бронза на столе, // И,
чувств изнеженных отрада, // Духи в граненом хрустале; // Гребенки, пилочки стальные, // Прямые ножницы, кривые, // И щетки тридцати родов // И для ногтей, и для зубов. // Руссо (замечу мимоходом) // Не мог понять,
как важный Грим // Смел чистить ногти
перед ним, // Красноречивым сумасбродом. // Защитник вольности и прав // В сем случае совсем неправ.
И постепенно в усыпленье // И
чувств и дум впадает он, // А
перед ним воображенье // Свой пестрый мечет фараон. // То видит он: на талом снеге, //
Как будто спящий на ночлеге, // Недвижим юноша лежит, // И слышит голос: что ж? убит. // То видит он врагов забвенных, // Клеветников и трусов злых, // И рой изменниц молодых, // И круг товарищей презренных, // То сельский дом — и у окна // Сидит она… и всё она!..
Неужели это прекрасное
чувство было заглушено во мне любовью к Сереже и желанием казаться
перед ним таким же молодцом,
как и он сам? Незавидные же были эти любовь и желание казаться молодцом! Они произвели единственные темные пятна на страницах моих детских воспоминаний.
После этого,
как, бывало, придешь на верх и станешь
перед иконами, в своем ваточном халатце,
какое чудесное
чувство испытываешь, говоря: «Спаси, господи, папеньку и маменьку». Повторяя молитвы, которые в первый раз лепетали детские уста мои за любимой матерью, любовь к ней и любовь к богу как-то странно сливались в одно
чувство.