Неточные совпадения
Так, в конторе губернской тюрьмы считалось священным и важным не то,
что всем животным и людям даны умиление и радость весны, а считалось священым и важным то,
что накануне получена была
за номером с печатью и заголовком бумага о том, чтобы к 9-ти часам утра были доставлены в нынешний день, 28-го апреля, три содержащиеся в тюрьме подследственные арестанта — две женщины и один мужчина.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до
чего доводит дурное, не такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем,
что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Шестой ребенок, прижитый от проезжего цыгана, была девочка, и участь ее была бы та же, но случилось так,
что одна из двух старых барышень зашла в скотную, чтобы сделать выговор скотницам
за сливки, пахнувшие коровой.
Старая барышня сделала выговор и
за сливки и
за то,
что пустили родившую женщину в скотную, и хотела уже уходить, как, увидав ребеночка, умилилась над ним и вызвалась быть его крестной матерью.
За нее сватались, но она ни
за кого не хотела итти, чувствуя,
что жизнь ее с теми трудовыми людьми, которые сватались
за нее, будет трудна ей, избалованной сладостью господской жизни.
Повитуха взяла у нее
за прожитье —
за корм и зa чай —
за два месяца 40 рублей, 25 рублей пошли
за отправку ребенка, 40 рублей повитуха выпросила себе взаймы на корову, рублей 20 разошлись так — на платья, на гостинцы, так
что, когда Катюша выздоровела, денег у нее не было, и надо было искать места.
Нехлюдов только
что хотел взяться
за письма, как из двери, ведшей в коридор, выплыла полная пожилая женщина в трауре, с кружевной наколкой на голове, скрывавшей ее разъехавшуюся дорожку пробора.
Нехлюдов слышал,
что там был теперь какой-то офицер, ухаживавший
за нею, и это мучало его ревностью и вместе с тем радовало надеждой на освобождение от томившей его лжи.
Тотчас же найдя в ящике огромного стола, под отделом срочные,повестку, в которой значилось,
что в суде надо было быть в одиннадцать, Нехлюдов сел писать княжне записку о том,
что он благодарит
за приглашение и постарается приехать к обеду. Но, написав одну записку, он разорвал ее: было слишком интимно; написал другую — было холодно, почти оскорбительно. Он опять разорвал и пожал в стене пуговку. В двери вошел в сером коленкоровом фартуке пожилой, мрачного вида, бритый с бакенбардами лакей.
В пользу женитьбы вообще было, во-первых, то,
что женитьба, кроме приятностей домашнего очага, устраняя неправильность половой жизни, давала возможность нравственной жизни; во-вторых, и главное, то,
что Нехлюдов надеялся,
что семья, дети дадут смысл его теперь бессодержательной жизни. Это было
за женитьбу вообще. Против же женитьбы вообще было, во-первых, общий всем немолодым холостякам страх
за лишение свободы и, во-вторых, бессознательный страх перед таинственным существом женщины.
Так
что доводов было столько же
за, сколько и против; по крайней мере, по силе своей доводы эти были равны, и Нехлюдов, смеясь сам над собою, называл себя Буридановым ослом. И всё-таки оставался им, не зная, к какой из двух вязанок обратиться.
Член этот, очень аккуратный человек, нынче утром имел неприятное столкновение с женой
за то,
что жена израсходовала раньше срока данные ей на месяц деньги.
Он откладывал дело о скопцах
за отсутствием совсем неважного и ненужного для дела свидетеля только потому,
что дело это, слушаясь в суде, где состав присяжных был интеллигентный, могло кончиться оправданием. По уговору же с председателем дело это должно было перенестись на сессию уездного города, где будут больше крестьяне, и потому больше шансов обвинения.
Вслед
за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так,
что старушка с цветами осталась не при
чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Теперь он не без удовольствия познакомился с знаменитым адвокатом, внушавшим ему большое уважение тем,
что за одно только дело старушки с огромными цветами на шляпке он получил десять тысяч рублей.
— Теперь повторяйте
за мной, — сказал он и начал: — Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, пред святым Его Евангелием и животворящим крестом Господним,
что по делу, по которому… — говорил он, делая перерыв после каждой фразы.
Евфимья Бочкова показала,
что она ничего не знает о пропавших деньгах, и
что она и в номер купца не входила, а хозяйничала там одна Любка, и
что если
что и похищено у купца, то совершила похищение Любка, когда она приезжала с купцовым ключом
за деньгами.
— Когда же Евфимии Бочковой был предъявлен ее счет в банке на 1800 рублей серебром, — продолжал читать секретарь, — и спрошено: откуда у нее взялись такие деньги, она показала,
что они нажиты ею в продолжение двенадцати лет вместе с Симоном Картинкиным,
за которого она собиралась выйти замуж.
О деньгах же, вложенных Бочковою в банк, он показал согласно с ней,
что они приобретены вместе с ним двенадцатилетней службой в гостинице от господ, награждавших его
за услуги».
Вслед
за этим председатель записал что-то в бумагу и, выслушав сообщение, сделанное ему шопотом членом налево, объявил на 10 минут перерыв заседания и поспешно встал и вышел из залы. Совещание между председателем и членом налево, высоким, бородатым, с большими добрыми глазами, было о том,
что член этот почувствовал легкое расстройство желудка и желал сделать себе массаж и выпить капель. Об этом он и сообщил председателю, и по его просьбе был сделан перерыв.
Тогда не нужно было денег, и можно было не взять и третьей части того,
что давала мать, можно было отказаться от имения отца и отдать его крестьянам, — теперь же недоставало тех 1500 рублей в месяц, которые давала мать, и с ней бывали уже неприятные разговоры из-за денег.
Когда он был девственником и хотел остаться таким до женитьбы, то родные его боялись
за его здоровье, и даже мать не огорчилась, а скорее обрадовалась, когда узнала,
что он стал настоящим мужчиной и отбил какую-то французскую даму у своего товарища.
Подошедшая к двери действительно была Матрена Павловна. Она вошла в комнату с одеялом на руке и, взглянув укорительно на Нехлюдова, сердито выговорила Катюше
за то,
что она взяла не то одеяло.
Нехлюдов молча вышел. Ему даже не было стыдно. Он видел по выражению лица Матрены Павловны,
что она осуждает его, и права, осуждая его, знал,
что то,
что он делает, — дурно, но животное чувство, выпроставшееся из-за прежнего чувства хорошей любви к ней, овладело им и царило одно, ничего другого не признавая. Он знал теперь,
что надо делать для удовлетворения чувства, и отыскивал средство сделать это.
Он думал еще и о том,
что, хотя и жалко уезжать теперь, не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем,
что сразу разрывает отношения, которые трудно бы было поддерживать. Думал он еще о том,
что надо дать ей денег, не для нее, не потому,
что ей эти деньги могут быть нужны, а потому,
что так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком, если бы он, воспользовавшись ею, не заплатил бы
за это. Он и дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
Товарищ прокурора был от природы очень глуп, но сверх того имел несчастье окончить курс в гимназии с золотой медалью и в университете получить награду
за свое сочинение о сервитутах по римскому праву, и потому был в высшей степени самоуверен, доволен собой (
чему еще способствовал его успех у дам), и вследствие этого был глуп чрезвычайно.
В его речи было всё самое последнее,
что было тогда в ходу в его круге и
что принималось тогда и принимается еще и теперь
за последнее слово научной мудрости.
Смысл его речи,
за исключением цветов красноречия, был тот,
что Маслова загипнотизировала купца, вкравшись в его доверие, и, приехав в номер с ключом
за деньгами, хотела сама всё взять себе, но, будучи поймана Симоном и Евфимьей, должна была поделиться с ними. После же этого, чтобы скрыть следы своего преступления, приехала опять с купцом в гостиницу и там отравила его.
И в его представлении происходило то обычное явление,
что давно не виденное лицо любимого человека, сначала поразив теми внешними переменами, которые произошли
за время отсутствия, понемногу делается совершенно таким же, каким оно было
за много лет тому назад, исчезают все происшедшие перемены, и перед духовными очами выступает только то главное выражение исключительной, неповторяемой духовной личности.
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы подняв вопросный лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому,
что можно уйти, и, не зная,
что делать с своими руками, точно стыдясь чего-то, один
за другим пошли в совещательную комнату. Только
что затворилась
за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив саблю из ножен и положив ее на плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
По всему тому,
что происходило на судебном следствии, и по тому, как знал Нехлюдов Маслову, он был убежден,
что она не виновна ни в похищении ни в отравлении, и сначала был и уверен,
что все признают это; но когда он увидал,
что вследствие неловкой защиты купца, очевидно основанной на том,
что Маслова физически нравилась ему,
чего он и не скрывал, и вследствие отпора на этом именно основании старшины и, главное, вследствие усталости всех решение стало склоняться к обвинению, он хотел возражать, но ему страшно было говорить
за Маслову, — ему казалось,
что все сейчас узнают его отношения к ней.
Когда Картинкин и Бочкова вышли, она всё еще сидела на месте и плакала, так
что жандарм должен был тронуть ее
за рукав халата.
Хотя Нехлюдов хорошо знал и много paз и
за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной
за жилет салфеткой и жирная шея, главное — вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно вспомнил то,
что знал о жестокости этого человека, который, Бог знает для
чего, — так как он был богат и знатен, и ему не нужно было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда был начальником края.
Нехлюдов был принимаем в числе этих друзей и потому,
что он считался умным молодым человеком, и потому,
что его мать была близким другом семьи, и потому,
что хорошо бы было, если бы Мисси вышла
за него.
В то время как она сидела в арестантской, дожидаясь суда, и в перерывах заседания она видела, как эти мужчины, притворяясь,
что они идут
за другим делом, проходили мимо дверей или входили в комнату только затем, чтобы оглядеть ее.
— Ну, и сдай старшому. А это
что за безобразие!
Камера, в которой содержалась Маслова, была длинная комната, в 9 аршин длины и 7 ширины, с двумя окнами, выступающею облезлой печкой и нарами с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства. В середине, против двери, была темная икона с приклеенною к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек.
За дверью налево было почерневшее место пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только
что прошла, и женщины уже были заперты на ночь.
Это была сторожиха при железнодорожной будке, присужденная к трем месяцам тюрьмы
за то,
что не вышла с флагом к поезду, с поездом же случилось несчастье.
Маслова достала из калача же деньги и подала Кораблевой купон. Кораблева взяла купон, посмотрела и, хотя не знала грамоте, поверила всё знавшей Хорошавке,
что бумажка эта стоит 2 рубля 50 копеек, и полезла к отдушнику
за спрятанной там склянкой с вином. Увидав это, женщины — не-соседки по нарам — отошли к своим местам. Маслова между тем вытряхнула пыль из косынки и халата, влезла на нары и стала есть калач.
— Нет, не понадобятся, Аграфена Петровна, наверное не понадобятся, — сказал Нехлюдов, отвечая на то,
что выражало ее покачиванье головой, — Скажите, пожалуйста, и Корнею,
что жалованье я ему отдам вперед
за два месяца, но
что мне не нужно его.
Вчера он понимал свое положение так,
что не было и сомнения,
что она будет счастлива пойти
за него; нынче он чувствовал себя недостойным не только жениться, но быть близким с нею.
Да нет, если бы даже она и пошла теперь
за меня, разве я мог бы быть не то
что счастлив, но спокоен, зная,
что та тут в тюрьме и завтра, послезавтра пойдет с этапом на каторгу.
Или буду с предводителем, которого я постыдно обманывал с его женой, на собрании считать голоса
за и против проводимого постановления земской инспекции школ и т. п., а потом буду назначать свидания его жене (какая мерзость!); или буду продолжать картину, которая, очевидно, никогда не будет кончена, потому
что мне и не следует заниматься этими пустяками и не могу ничего этого делать теперь», говорил он себе и не переставая радовался той внутренней перемене, которую чувствовал.
Приготовления к суду были те же,
что и вчера (
за исключением приведения к присяге присяжных и речи к ним председателя).
— И пропади они пропадом, эти самые половики, они мне и вовсе не нужны. Кабы я знал,
что столько из-за них докуки будет, так не то
что искать, а приплатил бы к ним красненькую, да и две бы отдал, только бы не таскали на допросы. Я на извозчиках рублей 5 проездил. А я же нездоров. У меня и грыжа и ревматизмы.
Но такого человека, который бы пожалел его, не нашлось ни одного во всё то время, когда он, как зверок, жил в городе свои года ученья и, обстриженный под гребенку, чтоб не разводить вшей, бегал мастерам
за покупкой; напротив, всё,
что он слышал от мастеров и товарищей с тех пор, как он живет в городе, было то,
что молодец тот, кто обманет, кто выпьет, кто обругает, кто прибьет, развратничает.
— A то,
что я хочу следовать
за нею и… жениться на ней, — выговорил Нехлюдов. И как всегда, как только он заговорил об этом, слезы выступили ему на глаза.
— Скажи ему,
что нет и нынче не будет. Он в гостях,
чего пристают, — послышался женский голос из-за двери, и опять послышалась рапсодия, но опять остановилась, и послышался звук отодвигаемого стула. Очевидно, рассерженная пьянистка сама хотела сделать выговор приходящему не в урочный час назойливому посетителю.
Еще не успели
за ним затворить дверь, как опять раздались всё те же бойкие, веселые звуки, так не шедшие ни к месту, в котором они производились, ни к лицу жалкой девушки, так упорно заучивавшей их. На дворе Нехлюдов встретил молодого офицера с торчащими нафабренными усами и спросил его о помощнике смотрителя. Это был сам помощник. Он взял пропуск, посмотрел его и сказал,
что по пропуску в дом предварительного заключения он не решается пропустить сюда. Да уж и поздно..
Она решила,
что сделает так. Но тут же, как это и всегда бывает в первую минуту затишья после волнения, он, ребенок — его ребенок, который был в ней, вдруг вздрогнул, стукнулся и плавно потянулся и опять стал толкаться чем-то тонким, нежным и острым. И вдруг всё то,
что за минуту так мучало ее,
что, казалось, нельзя было жить, вся злоба на него и желание отомстить ему хоть своей смертью, — всё это вдруг отдалилось. Она успокоилась, оправилась, закуталась платком и поспешно пошла домой.