Неточные совпадения
Но тут, за кустами,
была незнакомая ему канавка, заросшая крапивой; он спотыкнулся в нее и, острекав руки крапивой и омочив их уже павшей под
вечер росой, упал, но тотчас же, смеясь над собой, справился и выбежал на чистое место.
Но к
вечеру случилось так, что она должна
была итти в комнату рядом с той, которую он занимал.
Весь
вечер он
был сам не свой: то входил к тетушкам, то уходил от них к себе и на крыльцо и думал об одном, как бы одну увидать ее; но и она избегала его, и Матрена Павловна старалась не выпускать ее из вида.
Так прошел весь
вечер, и наступила ночь. Доктор ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь в спальне у теток и Катюша в девичьей — одна. Он опять вышел на крыльцо. На дворе
было темно, сыро, тепло, и тот белый туман, который весной сгоняет последний снег или распространяется от тающего последнего снега, наполнял весь воздух. С реки, которая
была в ста шагах под кручью перед домом, слышны
были странные звуки: это ломался лед.
Это
была Мисси, которая придумала предлог вызвать его
вечером к себе, чтобы показаться ему в бальном платье, в котором она ехала на бал.
Расстояние от дома предварительного заключения до пересыльного замка
было огромное, и приехал Нехлюдов в замок уже только к
вечеру.
С
вечера всё это
было известно всем обитателям острога, и по камерам шли оживленные переговоры о предстоящем наказании.
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла на нары и с уставленными в угол косыми глазами лежала так до
вечера. В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов, вызывало ее в тот мир, в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение, в котором жила, а жить с ясной памятью о том, что
было,
было слишком мучительно.
Вечером она опять купила вина и напилась вместе с своими товарками.
— Так вот что.
Вечером нынче скачки. Ты
будешь?
— Вот бы твоя Магдалина послушала его; она бы обратилась, — сказала графиня. — А ты непременно
будь дома
вечером. Ты услышишь его. Это удивительный человек.
— Так я оставлю en blanc [пробел] что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему мужу. И он сделает. Ты не думай, что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А
вечером непременно
будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И если ты только не
будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
Вечером, вскоре после обеда, в большой зале, где особенно, как для лекции, поставили рядами стулья с высокими резными спинками, а перед столом кресло и столик с графином воды для проповедника, стали собираться на собрание, на котором должен
был проповедовать приезжий Кизеветер.
— Знаешь что? — сказала она, когда они замолчали, — приезжай завтра
вечером к Aline, у ней
будет Кизеветер. И ты тоже, — обратилась она к Mariette.
Нехлюдов уехал бы в тот же день
вечером, но он обещал Mariette
быть у нее в театре, и хотя он знал, что этого не надо
было делать, он всё-таки, кривя перед самим собой душой, поехал, считая себя обязанным данным словом.
— В тюрьме, куда меня посадили, — рассказывал Крыльцов Нехлюдову (он сидел с своей впалой грудью на высоких нарах, облокотившись на колени, и только изредка взглядывал блестящими, лихорадочными, прекрасными, умными и добрыми глазами на Нехлюдова), — в тюрьме этой не
было особой строгости: мы не только перестукивались, но и ходили по коридору, переговаривались, делились провизией, табаком и по
вечерам даже
пели хором.
В коридоре и камерах весь
вечер была мертвая тишина.
Несмотря на неожиданность и важность разговора нынче
вечером с Симонсоном и Катюшей, он не останавливался на этом событии: отношение его к этому
было слишком сложно и вместе с тем неопределенно, и поэтому он отгонял от себя мысль об этом. Но тем живее вспоминал он зрелище этих несчастных, задыхающихся в удушливом воздухе и валявшихся на жидкости, вытекавшей из вонючей кадки, и в особенности этого мальчика с невинным лицом, спавшего на ноге каторжного, который не выходил у него из головы.
Пить же вино
было для него такой потребностью, без которой он не мог жить, и каждый день к
вечеру он бывал совсем пьян, хотя так приспособился к этому состоянию, что не шатался и не говорил особенных глупостей.
— Я предпочитаю посещать тюрьмы
вечером, — сказал англичанин, — все дома, и нет приготовлений, а всё
есть как
есть.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много
есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один
вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что
было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
«Скучаешь, видно, дяденька?» // — Нет, тут статья особая, // Не скука тут — война! // И сам, и люди
вечером // Уйдут, а к Федосеичу // В каморку враг: поборемся! // Борюсь я десять лет. // Как
выпьешь рюмку лишнюю, // Махорки как накуришься, // Как эта печь накалится // Да свечка нагорит — // Так тут устой… — // Я вспомнила // Про богатырство дедово: // «Ты, дядюшка, — сказала я, — // Должно
быть, богатырь».
Не ветры веют буйные, // Не мать-земля колышется — // Шумит,
поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется // У праздника народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь старую // С высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще по площади // И к
вечеру покинули // Бурливое село…
С Агапом
пил до
вечера, // Обнявшись, до полуночи // Деревней с ним гулял, // Потом опять с полуночи //
Поил его — и пьяного // Привел на барский двор.
Поедешь ранним
вечером, // Так утром вместе с солнышком //
Поспеешь на базар.