Неточные совпадения
В лице этом поражали, особенно на матовой бледности лица, очень черные, блестящие, несколько подпухшие, но очень оживленные
глаза, из которых один косил немного.
Видневшийся
в оконце
глаз старухи исчез, а Маслова вышла на середину коридора и быстрыми мелкими шагами пошла вслед за старшим надзирателем.
Они спустились вниз по каменной лестнице, прошли мимо еще более, чем женские, вонючих и шумных камер мужчин, из которых их везде провожали
глаза в форточках дверей, и вошли
в контору, где уже стояли два конвойных солдата с ружьями.
Вечером
в комнату вошел высокий человек с длинными седеющими волосами и седой бородой; старик этот тотчас же подсел к Масловой и стал, блестя
глазами и улыбаясь, рассматривать ее и шутить с нею.
В то время когда Маслова, измученная длинным переходом, подходила с своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папиросу. Он остановившимися
глазами смотрел перед собой и думал о том, что предстоит ему нынче сделать и что было вчера.
Они сами чувствовали это, и все трое, как бы смущенные своим величием, поспешно и скромно опуская
глаза, сели на свои резные кресла за покрытый зеленым сукном стол, на котором возвышался треугольный инструмент с орлом, стеклянные вазы,
в которых бывают
в буфетах конфеты, чернильница, перья, и лежала бумага чистая и прекрасная и вновь очиненные карандаши разных размеров.
Обойдя ее, он аккуратно, с края, давая место другим, сел на нее и, вперив
глаза в председателя, точно шепча что-то, стал шевелить мускулами
в щеках.
Как только она вошла,
глаза всех мужчин, бывших
в зале, обратились на нее и долго не отрывались от ее белого с черными глянцевито-блестящими
глазами лица и выступавшей под халатом высокой груди. Даже жандарм, мимо которого она проходила, не спуская
глаз, смотрел на нее, пока она проходила и усаживалась, и потом, когда она уселась, как будто сознавая себя виновным, поспешно отвернулся и, встряхнувшись, уперся
глазами в окно прямо перед собой.
Маслова быстрым движением встала и с выражением готовности, выставляя свою высокую грудь, не отвечая, глядела прямо
в лицо председателя своими улыбающимися и немного косящими черными
глазами.
Да, это была она. Он видел теперь ясно ту исключительную, таинственную особенность, которая отделяет каждое лицо от другого, делает его особенным, единственным, неповторяемым. Несмотря на неестественную белизну и полноту лица, особенность эта, милая, исключительная особенность, была
в этом лице,
в губах,
в немного косивших
глазах и, главное,
в этом наивном, улыбающемся взгляде и
в выражении готовности не только
в лице, но и во всей фигуре.
Подсудимая подняла юбку сзади тем движением, которым нарядные женщины оправляют шлейф, и села, сложив белые небольшие руки
в рукавах халата, не спуская
глаз с председателя.
— Как было? — вдруг быстро начала Маслова. — Приехала
в гостиницу, провели меня
в номер, там он был, и очень уже пьяный. — Она с особенным выражением ужаса, расширяя
глаза, произносила слово он. — Я хотела уехать, он не пустил.
—
В чем знакомство? Приглашал меня к гостям, а не знакомство, — отвечала Маслова, беспокойно переводя
глазами с товарища прокурора на председателя и обратно.
Вслед за этим председатель записал что-то
в бумагу и, выслушав сообщение, сделанное ему шопотом членом налево, объявил на 10 минут перерыв заседания и поспешно встал и вышел из залы. Совещание между председателем и членом налево, высоким, бородатым, с большими добрыми
глазами, было о том, что член этот почувствовал легкое расстройство желудка и желал сделать себе массаж и выпить капель. Об этом он и сообщил председателю, и по его просьбе был сделан перерыв.
— Прощайте, Дмитрий Иванович, — сказала она своим приятным, ласкающим голосом и, удерживая слезы, наполнившие ее
глаза, убежала
в сени, где ей можно было свободно плакать.
Так же, как и прежде, он не мог без волнения видеть теперь белый фартук Катюши, не мог без радости слышать ее походку, ее голос, ее смех, не мог без умиления смотреть
в ее черные, как мокрая смородина,
глаза, особенно когда она улыбалась, не мог, главное, без смущения видеть, как она краснела при встрече с ним.
Христос воскресе!» Всё было прекрасно, но лучше всего была Катюша
в белом платье и голубом поясе, с красным бантиком на черной голове и с сияющими восторгом
глазами.
— Христос воскресе, — сказал он, смеясь
глазами, и, придвинувшись к Нехлюдову и обдав его особенным мужицким, приятным запахом, щекоча его своей курчавой бородкой,
в самую середину губ три раза поцеловал его своими крепкими, свежими губами.
Они вышли с Матреной Павловной на паперть и остановились, подавая нищим. Нищий, с красной, зажившей болячкой вместо носа, подошел к Катюше. Она достала из платка что-то, подала ему и потом приблизилась к нему и, не выражая ни малейшего отвращения, напротив, так же радостно сияя
глазами, три раза поцеловалась. И
в то время, как она целовалась с нищим,
глаза ее встретились с взглядом Нехлюдова. Как будто она спрашивала: хорошо ли, так ли она делает?
Черная, гладкая, блестящая головка, белое платье с складками, девственно охватывающее ее стройный стан и невысокую грудь, и этот румянец, и эти нежные, чуть-чуть от бессонной ночи косящие глянцовитые черные
глаза, и на всем ее существе две главные черты: чистота девственности любви не только к нему, — он знал это, — но любви ко всем и ко всему, не только хорошему, что только есть
в мире, — к тому нищему, с которым она поцеловалась.
Вернувшись из церкви, Нехлюдов разговелся с тетушками и, чтобы подкрепиться, по взятой
в полку привычке, выпил водки и вина и ушел
в свою комнату и тотчас же заснул одетый. Разбудил его стук
в дверь. По стуку узнав, что это была она, он поднялся, протирая
глаза и потягиваясь.
Она вырвалась от него и вернулась
в девичью. Он слышал, как захлопнулся крючок. Вслед за этим всё затихло, красный
глаз в окне исчез, остался один туман и возня на реке.
В день отъезда, после обеда, он выждал ее
в сенях. Она вспыхнула, увидав его, и хотела пройти мимо, указывая
глазами на открытую дверь
в девичью, но он удержал ее.
Только на подсудимых, которые все трое впились
в него
глазами, он ни разу не взглядывал.
Да, несмотря на арестантский халат, на всё расширевшее тело и выросшую грудь, несмотря на раздавшуюся нижнюю часть лица, на морщинки на лбу и на висках и на подпухшие
глаза, это была несомненно та самая Катюша, которая
в Светло-Христово Воскресение так невинно снизу вверх смотрела на него, любимого ею человека, своими влюбленными, смеющимися от радости и полноты жизни
глазами.
Княгиня Софья Васильевна кончила свой обед, очень утонченный и очень питательный, который она съедала всегда одна, чтобы никто не видал ее
в этом непоэтическом отправлении. У кушетки ее стоял столик с кофе, и она курила пахитоску. Княгиня Софья Васильевна была худая, длинная, всё еще молодящаяся брюнетка с длинными зубами и большими черными
глазами.
В это время доктор встал и, как домашний человек, ничего не говоря, вышел из комнаты. Софья Васильевна проводила его
глазами, продолжая разговор.
— Нет, как ни говорите,
в нем есть мистическое, а без мистического нет поэзии, — говорила она, одним черным
глазом сердито следя за движениями лакея, который опускал гардину.
— Разумеется, есть большая доля правды
в учении Дарвина, — говорил Колосов, развалясь на низком кресле, сонными
глазами глядя на княгиню Софью Васильевну, — но он переходит границы. — Да.
И вдруг
в его воображении с необыкновенною живостью возникла арестантка с черными косящими
глазами.
На
глазах его были слезы, когда он говорил себе это, и хорошие и дурные слезы; хорошие слезы потому, что это были слезы радости пробуждения
в себе того духовного существа, которое все эти года спало
в нем, и дурные потому, что они были слезы умиления над самим собою, над своей добродетелью.
— Ай, девка, хороша, — говорил один. — Тетеньке мое почтение, — говорил другой, подмигивая
глазом. Один, черный, с выбритым синим затылком и усами на бритом лице, путаясь
в кандалах и гремя ими, подскочил к ней и обнял ее.
Эта не спала, а лежала, подложив под голову халат, с широко открытыми
глазами, с трудом, чтобы не кашлять, удерживая
в горле щекочущую ее и переливающуюся мокроту.
Лицо у ней было красное,
в пятнах, с широко расставленными черными
глазами и толстыми короткими губами, не закрывавшими белые выпирающие зубы.
Женщина эта — мать мальчишки, игравшего с старушкой, и семилетней девочки, бывшей с ней же
в тюрьме, потому что не с кем было оставить их, — так же, как и другие, смотрела
в окно, но не переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая
глаза, на то, что говорили со двора проходившие арестанты.
Дочка же ее, семилетняя девочка с распущенными белыми волосами, стоя
в одной рубашонке рядом с рыжей и ухватившись худенькой маленькой ручонкой за ее юбку, с остановившимися
глазами внимательно вслушивалась
в те ругательные слова, которыми перекидывались женщины с арестантами, и шопотом, как бы заучивая, повторяла их.
— Конвойный, и то говорит: «это всё тебя смотреть ходят». Придет какой-нибудь: где тут бумага какая или еще что, а я вижу, что ему не бумага нужна, а меня так
глазами и ест, — говорила она, улыбаясь и как бы
в недоумении покачивая головой. — Тоже — артисты.
— Как же это вы могли сделать? Это очень странно вы говорите, — сказала Аграфена Петровна, и
в старых
глазах ее зажглись игривые огоньки.
И когда он представлял себе только, как он увидит ее, как он скажет ей всё, как покается
в своей вине перед ней, как объявит ей, что он сделает всё, что может, женится на ней, чтобы загладить свою вину, — так особенное восторженное чувство охватывало его, и слезы выступали ему на
глаза.
— Папаши нет, — сердито сказала, выходя, с взбитыми волосами жалкого вида бледная девица с синяками под унылыми
глазами. Увидав молодого человека
в хорошем пальто, она смягчилась. — Войдите, пожалуй… Вам что же надо?
Долго еще
в эту ночь не могла заснуть Маслова, а лежала с открытыми
глазами и, глядя на дверь, заслонявшуюся то взад, то вперед проходившею дьячихой, и слушая сопенье рыжей, думала.
«Каторжная», с ужасом подумала Маслова, протирая
глаза и невольно вдыхая
в себя ужасно вонючий к утру воздух, и хотела опять заснуть; уйти
в область бессознательности, но привычка страха пересилила сон, и она поднялась и, подобрав ноги, села, оглядываясь.
Она стояла сначала
в середине толпы за перегородкой и не могла видеть никого, кроме своих товарок; когда же причастницы двинулись вперед, и она выдвинулась вместе с Федосьей, она увидала смотрителя, а за смотрителем и между надзирателями мужичка с светло-белой бородкой и русыми волосами — Федосьиного мужа, который остановившимися
глазами глядел на жену.
Он стал искать
глазами начальство и, увидав невысокого худого человека с усами,
в офицерских погонах, ходившего позади народа, обратился к нему...
Фельдфебель указал
глазами на Нехлюдова, и Петров замолчал, нахмурился и прошел
в заднюю дверь.
В комнате было светло, и Нехлюдов
в первый раз ясно на близком расстоянии увидал ее лицо, — морщинки около
глаз и губ и подпухлость
глаз.
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла на нары и с уставленными
в угол косыми
глазами лежала так до вечера.
В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов, вызывало ее
в тот мир,
в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение,
в котором жила, а жить с ясной памятью о том, что было, было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе с своими товарками.
В комнате была девушка
в войлочной шляпе,
в шубке, жилистая, с худым некрасивым лицом,
в котором хороши были одни
глаза с поднятыми над ними бровями.
Глаза были правдивые, добрые, и всё выражение и решимости и робости было так трогательно, что Нехлюдов, как это бывало с ним, вдруг перенесся
в ее положение, понял ее и пожалел.
Отворившая горничная с подвязанным
глазом сказала, что капитан дома, и провела Нехлюдова
в маленькую гостиную с диваном, столом и подожженным с одной стороны розовым бумажным колпаком большой лампы, стоявшей на шерстяной вязаной салфеточке.