Неточные совпадения
Старшина с торжественным видом нес лист. Он подошел к председателю и подал его. Председатель прочел и, видимо, удивленный, развел руками и обратился к товарищам, совещаясь. Председатель был удивлен тем, что присяжные, оговорив первое условие: «без умысла ограбления», не оговорили второго: «без намерения лишить жизни».
Выходило по решению присяжных, что Маслова не воровала, не грабила, а вместе с тем отравила
человека без всякой видимой цели.
Нехлюдов был принимаем в числе этих друзей и потому, что он считался умным молодым
человеком, и потому, что его мать была близким другом семьи, и потому, что хорошо бы было, если бы Мисси
вышла за него.
В это время доктор встал и, как домашний
человек, ничего не говоря,
вышел из комнаты. Софья Васильевна проводила его глазами, продолжая разговор.
Тогда он был бодрый, свободный
человек, перед которым раскрывались бесконечные возмояжости, — теперь он чувствовал себя со всех сторон пойманным в тенетах глупой, пустой, бесцельной, ничтожной жизни, из которых он не видел никакого выхода, да даже большей частью и не хотел
выходить.
— Папаши нет, — сердито сказала,
выходя, с взбитыми волосами жалкого вида бледная девица с синяками под унылыми глазами. Увидав молодого
человека в хорошем пальто, она смягчилась. — Войдите, пожалуй… Вам что же надо?
— Неужели действительно держат так прямо невинных
людей? — проговорил Нехлюдов, когда они
вышли из коридора.
Возвращавшиеся с поля мужики, трясясь рысью на облучках пустых телег, снимая шапки, с удивлением следили зa необыкновенным
человеком, шедшим по их улице; бабы
выходили за ворота и на крыльца и показывали его друг другу, провожая глазами.
Приказчик улыбался, делая вид, что он это самое давно думал и очень рад слышать, но в сущности ничего не понимал, очевидно не оттого, что Нехлюдов неясно выражался, но оттого, что по этому проекту
выходило то, что Нехлюдов отказывался от своей выгоды для выгоды других, а между тем истина о том, что всякий
человек заботится только о своей выгоде в ущерб выгоде других
людей, так укоренилась в сознании приказчика, что он предполагал, что чего-нибудь не понимает, когда Нехлюдов говорил о том, что весь доход с земли должен поступать в общественный капитал крестьян.
Это был тот самый Шенбок, который тогда заезжал к тетушкам. Нехлюдов давно потерял его из вида, но слышал про него, что он, несмотря на свои долги,
выйдя из полка и оставшись по кавалерии, всё как-то держался какими-то средствами в мире богатых
людей. Довольный, веселый вид подтверждал это.
Но когда прошло известное время, и он ничего не устроил, ничего не показал, и когда, по закону борьбы за существование, точно такие же, как и он, научившиеся писать и понимать бумаги, представительные и беспринципные чиновники вытеснили его, и он должен был
выйти в отставку, то всем стало ясно, что он был не только не особенно умный и не глубокомысленный
человек, но очень ограниченный и мало образованный, хотя и очень самоуверенный
человек, который едва-едва поднимался в своих взглядах до уровня передовых статей самых пошлых консервативных газет.
Он знал ее девочкой-подростком небогатого аристократического семейства, знал, что она
вышла за делавшего карьеру
человека, про которого он слыхал нехорошие вещи, главное, слышал про его бессердечность к тем сотням и тысячам политических, мучать которых составляло его специальную обязанность, и Нехлюдову было, как всегда, мучительно тяжело то, что для того, чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто признавая их деятельность законною тем, что обращался к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы по отношению известных лиц, воздержались от своих обычных и вероятно незаметных им самим жестокостей.
Судебный пристав, румяный, красивый
человек, в великолепном мундире, с бумажкой в руке подошел к Фанарину с вопросом, по какому он делу, и, узнав, что по делу Масловой, записал что-то и отошел. В это время дверь шкапа отворилась, и оттуда
вышел патриархального вида старичок, но уже не в пиджаке, а в обшитом галунами с блестящими бляхами на груди наряде, делавшем его похожим на птицу.
Вместе с сенаторами
вышел обер-секретарь и товарищ обер-прокурора, среднего роста сухой, бритый молодой
человек с очень темным цветом лица и черными грустными глазами.
Молодой
человек, так же добродушно улыбаясь, как и сама Лидия, поздоровался с гостем и, когда Нехлюдов сел на его место, взял себе стул от окна и сел рядом. Из другой двери
вышел еще белокурый гимназист лет 16 и молча сел на подоконник.
Действительно, смотритель был в тюрьме и скоро
вышел к Нехлюдову. Новый смотритель был высокий костлявый
человек с выдающимися маслаками над щеками, очень медлительный в движениях и мрачный.
Смотритель подошел к ним, и Нехлюдов, не дожидаясь его замечания, простился с ней и
вышел, испытывая никогда прежде не испытанное чувство тихой радости, спокойствия и любви ко всем
людям. Радовало и подымало Нехлюдова на неиспытанную им высоту сознание того, что никакие поступки Масловой не могут изменить его любви к ней. Пускай она заводит шашни с фельдшером — это ее дело: он любит ее не для себя, а для нее и для Бога.
«Милая Наташа, не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего разговора с Игнатьем Никифоровичем…» начал он. «Что же дальше? Просить простить за то, чтò я вчера сказал? Но я сказал то, что думал. И он подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои дела… Нет, не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его
человеку, Нехлюдов положил неконченное письмо в карман и, расплатившись,
вышел на улицу и поехал догонять партию.
Нехлюдов, еще не
выходя из вагона, заметил на дворе станции несколько богатых экипажей, запряженных четвернями и тройками сытых, побрякивающих бубенцами лошадей;
выйдя же на потемневшую от дождя мокрую платформу, он увидал перед первым классом кучку народа, среди которой выделялась высокая толстая дама в шляпе с дорогими перьями, в ватерпруфе, и длинный молодой
человек с тонкими ногами, в велосипедном костюме, с огромной сытой собакой в дорогом ошейнике.
Сторговав яиц, связку бубликов, рыбы и свежего пшеничного хлеба, Маслова укладывала всё это в мешок, а Марья Павловна рассчитывалась с торговками, когда среди арестантов произошло движение. Всё замолкло, и
люди стали строиться.
Вышел офицер и делал последние перед выходом распоряжения.
Марья Павловна
вышла, а вслед за ней в камеру вошли два
человека с кипятком и провизией.
Если бы ее муж не был тем
человеком, которого она считала самым хорошим, самым умным из всех
людей на свете, она бы не полюбила его, а не полюбив, не
вышла бы замуж.
Но, раз полюбив и
выйдя замуж за самого, по ее убеждениям, хорошего и умного
человека на свете, она, естественно, понимала жизнь и цель ее точно так же, как понимал ее самый лучший и умный
человек на свете.
Но из всего этого
вышло только то, что нуждающиеся и корыстные
люди, сделав себе профессию из этого мнимого наказания и исправления
людей, сами развратились до последней степени и не переставая развращают и тех, которых мучают.