Неточные совпадения
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений
истории без
понятий о случае и о гении.
Так что историки этого рода, взаимно уничтожая положения друг друга, тем самым уничтожают
понятие о силе, производящей события, и не дают никакого ответа на существенный вопрос
истории.
Такое заключение историков можно объяснить разве только следующим: 1)
история пишется учеными, и потому им естественно и приятно думать, что деятельность их сословия есть основание движения всего человечества, точно так же, как это естественно и приятно думать купцам, земледельцам, солдатам (это не высказывается только потому, что купцы и солдаты не пишут
истории), и 2) духовная деятельность, просвещение, цивилизация, культура, идея, — всё это
понятия неясные, неопределенные, под знаменем которых весьма удобно употреблять словà, имеющие еще менее ясного значения и потому легко подставляемые под всякие теории.
До тех пор пока пишутся
истории отдельных лиц, — будь они Кесари, Александры или Лютеры и Вольтеры, а не
история всех, без одного исключения всех, людей, принимающих участие в событии, — нет возможности не приписывать отдельным лицам силы, заставляющей других людей направлять свою деятельность к одной цели. И единственное известное историкам такое
понятие есть власть.
Понятие это есть единственная ручка, посредством которой можно владеть матерьялом
истории при теперешнем ее изложении, и тот, кто отломил бы эту ручку, как то сделал Бокль, не узнав другого приема обращения с историческим материалом, тот только лишил бы себя последней возможности обращаться с ним.
Но точно так же, как сомнение в действительной стоимости бумажек возникает или из того, что, так как их делать легко, то начнут их делать много, или из того, что захотят взять за них золото, — точно так же возникает сомнение в действительном значении
историй этого рода или из того, что их является слишком много, или из того, что кто-нибудь, в простоте души, спросит: какою же силой сделал это Наполеон? т. е. захочет разменять ходячую бумажку на чистое золото действительного
понятия.
Не говоря о том, что без
понятия власти не может обойтись ни одно описание совокупной деятельности людей, существование власти доказывается как
историею, так и наблюдением современных событий.
Для разрешения вопроса о том, как соединяются свобода и необходимость, и что составляет сущность этих двух
понятий, философия
истории может и должна итти путем противным тому, по которому шли другие науки.
Вместо того чтобы, определив в самих себе
понятия о свободе и о необходимости, под составленные определения подводить явления жизни,
история из огромного количества подлежащих ей явлений, всегда представляющихся в зависимости от свободы и необходимости, должна вывести определение самих
понятий о свободе и о необходимости.
И если
история имеет предметом изучение движения народов и человечества, а не описание эпизодов из жизни людей, то она должна, отстранив
понятие причин, отыскивать законы, общие всем равным и неразрывно связанным между собою бесконечно-малым элементам свободы.
Неточные совпадения
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в
истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого
понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.
«Представление отечество недоступно человеку массы. “Мы — не русские, мы — самарские”. Отечество — это
понятие интеллектуальной силы. Если нет знания
истории отечества, оно — не существует».
«Это
история, скандал, — думал он, — огласить позор товарища, нет, нет! — не так! Ах! счастливая мысль, — решил он вдруг, — дать Ульяне Андреевне урок наедине: бросить ей громы на голову, плеснуть на нее волной чистых, неведомых ей
понятий и нравов! Она обманывает доброго, любящего мужа и прячется от страха: сделаю, что она будет прятаться от стыда. Да, пробудить стыд в огрубелом сердце — это долг и заслуга — и в отношении к ней, а более к Леонтью!»
Вера Павловна знала, что, при нынешних
понятиях и обстоятельствах, эти
истории неизбежны, что не может всегда предохранить от них никакая заботливость других о девушках, никакая осторожность самих девушек.
Тогда-то узнал наш кружок и то, что у него были стипендиаты, узнал большую часть из того о его личных отношениях, что я рассказал, узнал множество
историй, далеко, впрочем, не разъяснявших всего, даже ничего не разъяснявших, а только делавших Рахметова лицом еще более загадочным для всего кружка,
историй, изумлявших своею странностью или совершенно противоречивших тому
понятию, какое кружок имел. о нем, как о человеке, совершенно черством для личных чувств, не имевшем, если можно так выразиться, личного сердца, которое билось бы ощущениями личной жизни.