Неточные совпадения
— А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений,
что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но, я по крайней мере, за себя говорю: именно потому,
что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и
ни я,
ни мать никогда ничего не будем просить и не примем
от него.
Княжна испуганно взглядывала на близко
от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было,
что она ничего не понимает и так боится,
что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они
ни были.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того,
что предложения капитуляции,
ни к
чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того,
что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах
от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату...
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая
от него шутки; но, заметив,
что то,
что́ он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали,
что то,
что́ говорил Жерков, была ложь,
ни на
чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку-полковнику.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал,
что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделает всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердою презрительной улыбкою, очевидно вперед приготовленною для всякого возражения, независимо
от того,
что́ бы ему
ни говорили.
Лошадь государя шарахнулась
от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левою ногой, настораживала уши
от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения
ни этих слышавшихся выстрелов,
ни соседства вороного жеребца императора Франца,
ни всего того,
что́ говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
— Я
ни в
чем не беру назад своего слова, — сказал он. — И потом, Соня такая прелесть,
что какой же дурак станет отказываться
от своего счастия?
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается,
что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую, а не командирскую при войске. Отлучение меня
от армии
ни малейшего разглашения не произведет,
что ослепший отъехал
от армии. Таковых, как я — в России тысячи».
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так
что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающею с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний,
от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет
ни печали,
ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
— А вот как, — отвечал Николай. — Вы мне сказали,
что это
от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! — и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более
ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то,
что она увидит гроб, то,
что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как
ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла
от зеркала.
— Дерзки! — сказал князь. — Знаете Метивье? Я нынче выгнал его
от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я
ни просил никого не пускать, — сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился,
что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
Княжна Марья писала,
что она была в отчаянии
от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы
ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить,
что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
— Только ради Христа… — говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая
ни слова, понимала только одно —
что это письмо было
от него,
от того человека, которого она любит.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей,
что всё это надо скрыть
от графа,
что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать
ни перед кем вида,
что что-нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей.
Он с ужасом искал и не находил в себе
ни раскаяния в том,
что он раздражил отца,
ни сожаления о том,
что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает
от него.
Доктора ездили к Наташе и отдельно, и консилиумами, говорили много по-французски, и по-немецки, и по-латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства
от всех им известных болезней; но
ни одному из них не приходила в голову та простая мысль,
что им не может быть известна та болезнь, которою страдала Наташа, как не может быть известна
ни одна болезнь, которою одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанную в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений страданий этих органов.
— Который? Который? — плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из-за слез, выступивших ему
от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на нем весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!» неистовым голосом и решил,
что завтра же,
чего бы это ему
ни стоило, он будет военным.
ІІьер хотел возражать, но не мог сказать
ни слова. Он чувствовал,
что звук его слов, независимо
от того, какую они заключали мысль, был менее слышен,
чем звук слов оживленного дворянина.
Пьер хотел сказать,
что он не прочь
ни от пожертвований,
ни деньгами,
ни мужиками,
ни собой, но
что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить.
Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден,
что его проигрыш произошел
от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает,
что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки,
что ни один его ход не был совершенен.
— Ах, ежели бы кто знал, как мне всё, всё равно теперь. — сказала она. — Разумеется, я
ни за
что́ не желала бы уехать
от него… Алпатыч мне говорил что-то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
Сами историки Наполеона рассказывают,
что еще
от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения и знал,
что занятие Москвы не будет концом кампании, потому
что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал
ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желания вести переговоры.
Всё, чтò видел Пьер направо и налево, было так неопределенно,
что ни левая,
ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не поле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько
ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции, и не мог даже отличить наших войск
от неприятельских.
Но в диспозиции сказано,
что по вступлении таким образом в бой, будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться,
что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения: но этого не было, и не могло быть, потому
что во всё время сражения Наполеон находился так далеко
от него,
что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен, и
ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает всё меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как
ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем,
что допущение единицы, отделенной
от другой, допущение начала какого-нибудь явления и допущение того,
что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать
ни в
чем от них, ходил за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись,
что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал
что то,
что̀ ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая имя свое, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его, чтоб или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера,
от одного Наполеона.
Пьер, решивший сам с собою,
что ему, до исполнения своего намерения, не надо было открывать
ни своего звания,
ни знания французского языка, стоял в полуоткрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер всё не отходил
от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила
от раненого Болконского, и доктор должен был признаться,
что он не ожидал
от девицы
ни такой твердости
ни такого искусства ходить за раненым.
Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе,
что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такою же несомненностью и независимостью
от всего того, чтò бы
ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, чтò сделал Наполеон.
И к этой цели во всю кампанию
от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова — не случайно, не временно, но так последовательно,
что он
ни разу не изменил ей.
Отрешившись
от знания конечной цели, мы ясно поймем,
что точно так же, как
ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени,
чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которые соответствовали бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.
Если Наполеон во всё свое царствование отдает приказания об экспедиции в Англию;
ни на одно из своих предприятий не тратит столько усилий и времени и, несмотря на то, во всё свое царствование даже
ни разу не пытается исполнить своего намерения, а делает экспедицию в Россию, с которою он, по неоднократно высказываемому убеждению, считает выгодным быть в союзе, то это происходит
от того,
что первые приказания не соответствовали; а вторые соответствовали ряду событий.
Итак, не разделяя искусственно всех сливающихся точек конуса, — всех чинов армии, или званий и положений какого бы то
ни было управления, или общего дела,
от низших до высших, мы видим закон, по которому люди для совершения совокупных действий слагаются всегда между собой в таком отношении,
что чем непосредственнее они участвуют в совершении действия, тем менее они могут приказывать и тем их большее число; и
чем меньше то прямое участие, которое они принимают в самом действии, тем они больше приказывают и тем число их меньше; пока не дойдем таким образом, восходя
от низших слоев, до одного последнего человека, принимающего наименьшее прямое участие в событии и более всех направляющего свою деятельность на приказывание.
3) Как бы
ни увеличивалась трудность постижения причины, мы никогда не придем к представлению полной свободы, т. е. к отсутствию причины. Как бы
ни была непостижима для нас причина выражения воли в каком бы то
ни было нашем или чужом поступке, первое требование ума есть предположение и отыскание причины, без которой немыслимо никакое явление. Я поднимаю руку с тем, чтобы совершить поступок, независимый
от всякой причины, но то,
что я хочу совершить поступок, не имеющий причины, есть причина моего поступка.