Неточные совпадения
На верхней губе его
уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
—
Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? — сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. — Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что̀ бы они делали потихоньку (графиня разумела, они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее, но, право, это,
кажется, лучше. Я старшую держала строго.
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее
показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной,
уже отворявшею дверь.
В приемной никого
уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем-то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что-то спрятала, как
показалось Пьеру, и прошептала...
Старый князь,
казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что
уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая-то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича
уже «генерала в 3-ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер
показался из-за роты и, хотя человек
уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках,
показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что̀ делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним
уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
Кутузов не ответил. Он,
казалось,
уж забыл о том, что́ было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.
И стреляли до сих пор
уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые
показались в лощине и стреляли по нашим.
Ему
казалось, что
уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом.
— Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? — спросил он, ища кого-то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал
уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) — Я вас,
кажется, просил, — обратился он к дежурному штаб-офицеру.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности
казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую
уже проехал государь.
— Сам я видел, — сказал денщик с самоуверенною усмешкой. —
Уж мне-то пора знать государя:
кажется, сколько раз в Петербурге вот так-то видал. Бледный-пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора,
кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать;
кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Сюда
уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы
казались далекими.
Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий
уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем-то глубокомысленно и спокойно размышляя, как
показалось Пьеру.
Выражение досады
уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что́ ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем-то, как будто какая-то заслонка — синие очки общежития — были надеты на них. Так
казалось Ростову.
В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был
уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа
казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Брат часто удивлялся, глядя на нее. Совсем не было похоже, чтоб она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба
уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё
казалось, что что-нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Чтó ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а
уж тут держись!»
казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив
казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так
уже большую часть времени бывшего не в духе.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно
уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что́ происходило перед нею,
уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой
уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем-воспитателем, и
казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.
Только что солнце
показалось на чистой полосе из-под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но
уже отвесно, — и всё затихло. Солнце вышло совсем,
показалось на горизонте и исчезло в
узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее
показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Всё засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
— Что ж, нам всё бросить-то? Несогласны. Несогласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, и нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… — раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы
показалось одно и то же выражение, и теперь это было
уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
31-го августа в субботу, в доме Ростовых всё
казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые
уже уложенные вèрхом и увязанные, некоторые еще пустые.
В обезматочившем улье
уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он
кажется таким же живым, как и другие.
—
Кажется спит, мама, — тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще, но
уже никто ей не откликнулся.
Пьер
уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же, как и другие, этот пятый
казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одною босою ногой о другую.
Заслуга Кутузова состояла не в каком-нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал
уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один — тот, который,
казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть расположен к наступлению — он один все силы свои употреблял на то, чтоб удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Дождик шел с утра и
казалось, что вот-вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительною остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога
уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Казалось бы в этой-то кампании бегства французов, когда они делали всё то, чтò только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, —
казалось бы, в этот период кампании невозможно
уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле.
Но в ту минуту, как
уж ей открывалось,
казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух.
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему
казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и
уж дальше ничего не могло быть. Всё кончалось.
— Ну, messieurs et mesdames, — сказал Николай громко и как бы весело (графине Марье
казалось, что это нарочно, чтоб ее оскорбить), — я с шести часов на ногах. Завтра
уж надо страдать, а нынче пойти отдохнуть. — И не сказав больше ничего графине Марье, он ушел в маленькую диванную и лег на диван.
— Ну
уж,
кажется, тебе себя упрекать за него нечего.
По этому воззрению власть исторических лиц, представляясь произведением многих сил,
казалось бы, не может
уже быть рассматриваема, как сила, сама по себе производящая события.
Неточные совпадения
Хлестаков. А, да я
уж вас видел. Вы,
кажется, тогда упали? Что, как ваш нос?
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то
уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет
уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и
уж,
кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький,
кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя
уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)
Кажется, эта комната несколько сыра?
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это
уж так устроено, такой порядок. С тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам
покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как
уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма».
Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер,
кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.