Неточные совпадения
Подъехав к крыльцу большого
дома у конно-гвардейских казарм, в котором жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному
дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивою старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
— Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты
дома, точил бы свои веретена», — сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. — Cela nous convient à merveille. [Это к нам идет удивительно.] Уж на что́ Суворова — и того расколотили, à plate couture, [в дребезги,] а где
у нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Я вас спрашиваю,] — беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
Коляска шестериком стояла
у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный
дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m-lle Bourienne, княжна Марья и княгиня. Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с-глазу-на-глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
— Ну, вот что́, господа, — сказал Билибин, — Болконский мой гость в
доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Вене, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave, [в этой гадкой моравской дыре,] это труднее, и я прошу
у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brünn. [Надо его поподчевать Брюнном.] Вы возьмите на себя театр, я — общество, вы, Ипполит, разумеется, — женщин.
У крыльца
дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Пьер был
у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер-юнкеры, чтó тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его
доме.
Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни
дома, т. е.
у князя Василья,
у которого он жил и был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
— Вот что̀, Берг, милый мой, — сказал Ростов. — Когда вы получите из
дома письмо и встретитесь с своим человеком,
у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтобы не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда-нибудь, куда-нибудь… к чорту! — крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: — вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился
у одинокого заброшенного
дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дорога спускались под гору, и по обеим шли войска.
В начале 1806-го года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться
у них в
доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил всё более и более в нетерпение.
Два дня после этого, Ростов не видел Долохова
у своих и не заставал его
дома; на третий день он получил от него записку.
«Так как я в
доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку — приезжай в английскую гостиницу». Ростов в 10-м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостиницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостиницы, занятое на эту ночь Долоховым.
Молодежь
дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела
у клавикорд.
Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой-дворянкой, жившей
у них в
доме.
Воспоминание о
доме Ростовых и о его детской любви к Наташе — было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был
у Ростовых.
Княжна Марья перестала уже брать
у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был
дома.
Уже смеркалось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду Лысогорского
дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую
у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял
у угла
дома.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, чтò и чтò ему нужно о делах спросить
у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому
дому Ростовых.
Сперанский, как в первое свидание с ним
у Кочубея, так и потом в середу
дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Из мужчин домашними людьми в
доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил
у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный
дом вельможи.
У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но и полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой
дом Сперанского
у Таврического сада.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые
дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть
у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть
дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
В этот день
у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем
дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно-рассеянным и мрачным видом.
— Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачиха
у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачиха Николушки будет — она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтобы без мачихи не быть! Только одно, в моем
доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? — обратился он к княжне Марье: — с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от
дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать
у него,
у дядюшки, в его деревне Михайловке.
После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает
у людей в первый раз принимающих в своем
доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была
у его гостей...
Таковы были Диммлер-музыкант с женой, Фогель — танцовальный учитель с семейством, старушка-барышня Белова, жившая в
доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить
у графа, чем
дома.
— Не слышат… два раза сказал!.. не слышат! Она — первый человек в этом
доме; она — мой лучший друг, — кричал князь. — И ежели ты позволишь себе, — закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, — еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в
доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси
у нее прощенья!
В Николин день, в имянины князя, вся Москва была
у подъезда его
дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве
у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где
у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись,
дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три-четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала.
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их.
Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали
у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем
доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Четыре дня тому назад
у того же
дома, к которому подвели Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей
у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустана. Наполеон принимал Балашева в том самом
доме в Вильне, из которого отправлял его Александр.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как
у больших, устроил
дома.
Толпа подошла к большому столу,
у которого в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи-старики, которых всех почти, по
домам с шутами или в клубах за бостоном, видал Пьер.
Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу
у князя, начал торговать, и теперь имел
дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии.
Недалеко от перекрестка,
у которого остановились повозки, в переулке, горели
дом и лавки.
На другой день после отъезда Николушки, старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать к главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из
дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья сидела
у окна, прислушиваясь к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
У помещичьего
дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
— Вот как сделайте, — сказал Борис. — Je vous ferai les honneurs du camp [Я вас буду угощать лагерем.]. Лучше всего вы увидите всё оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся и милости прошу
у меня ночевать и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, — он указал третий
дом в Горках.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из-за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противуположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены
домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших
у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
— Можно раненым
у нас в
доме остановиться? — спросила она.
У графа в
доме были дорогие gobelins [гобелены] и персидские ковры.
— Да чтò, — отвечал камердинер, вздыхая, — и довезти не чаем!
У нас и свой
дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1-го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные
у Ростовых и в соседних
домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы.
— Ну и славно, вот графиня проснется, и с Богом! — Вы чтó, господа? — обратился он к офицеру. —
У меня в
доме? — Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркою краской.
— Послушай, граф, ты довел до того, что за
дом ничего не дают, а теперь и всё наше — детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в
доме на 100 тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри; вон напротив,
у Лопухиных еще третьего дня всё до чиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.