Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны.
Правилами игры по предложению Ростова было то, чтобы тот, кто будет королем, имел бы право поцаловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
Мы два раза пригласили на репетицию актера Грузинова, который, нередко останавливая и
поправляя игру моих товарищей, не сделал мне ни одного замечания, а говорил только:
Неточные совпадения
— А там совершается торжество этой тряпичной страсти — да, да, эта темная ночь скрыла поэму любви! — Он презрительно засмеялся. — Любви! — повторил он. — Марк! блудящий огонь, буян, трактирный либерал! Ах! сестрица, сестрица! уж лучше бы вы придержались одного своего поклонника, — ядовито шептал он, — рослого и красивого Тушина! У того — и леса, и земли, и воды, и лошадьми
правит, как на Олимпийских
играх! А этот!
— Законы? Это значит — обычаи, — веселее и охотнее говорил старик, поблескивая умными, колючими глазами. — Живут люди, живут и согласятся: вот этак — лучше всего, это мы и возьмем себе за обычай, поставим
правилом, законом! Примерно: ребятишки, собираясь играть, уговариваются, как
игру вести, в каком порядке. Ну, вот уговор этот и есть — закон!
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно, в то время не позволено было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда стал учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам
правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше всего расхохотаться на сцене, и
игра у него выходила так, что несколько стихов скажет верно, а потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
Он до света оставался в собрании, глядел, как играют в штосс, и сам принимал в
игре участие, но без удовольствия и без увлечения. Однажды он увидел, как Арчаковский, занимавший отдельный столик с двумя безусыми подпрапорщиками, довольно неумело передернул, выбросив две карты сразу в свою сторону. Ромашов хотел было вмешаться, сделать замечание, но тотчас же остановился и равнодушно подумал: «Эх, все равно. Ничего этим не
поправлю».
В обоих домах даже выработались на этот счет свои
правила: всем играющим раздавались поровну костяные жетончики определенной цены, и
игра длилась до тех пор, пока все костяшки не переходили в одни руки, — тогда
игра на этот вечер прекращалась, как бы партнеры ни настаивали на продолжении.