Неточные совпадения
Кутузов был награжден Марией-Терезией большого креста, и вся
армия получила награды.
Кутузов чрез своего лазутчика
получил 1-го ноября известие, ставившее командуемую им
армию почти в безвыходное положение.
Достигнуть Цнайма прежде французов — значило
получить большую надежду на спасение
армии; дать французам предупредить себя в Цнайме — значило наверное подвергнуть всю
армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели.
Он рассказывал дамам, с шутливою улыбкой на губах, последнее — в среду — заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал-губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из
армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон
получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным.
Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года
получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, — писал он, — и Анатоль мой провожает меня и едет в
армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
«От всех моих поездок, écrit-il à l’Empereur,
получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такою обширною
армией, а потому я командованье оною сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке.
Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над
армией генералу Буксгевдену, надеясь
получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего.
Анатоль Курагин тотчас
получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую
армию.
«Князь Михаил Иларионович! С 29-го августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1-го сентября
получил я через Ярославль, от Московского главнокомандующего, печальное извещение, что вы решились с
армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении
армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской
армии, и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою
армию. В Тарутине Кутузов
получил почти выговор от государя за то, что он отвел
армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился, в то время как
получил письмо государя.
С 28-го октября, когда начались морозы, бегство французов
получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся на смерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но, в сущности своей, процесс бегства и разложения французской
армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
И наконец последний отъезд великого императора от геройской
армии представляется нам историками, как что-то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последнею степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков
получает оправдание.
Неточные совпадения
— Я телеграфировала в
армию Лидии, но она, должно быть, не
получила телеграмму. Как торопятся, — сказала она, показав лорнетом на улицу, где дворники сметали ветки можжевельника и елей в зеленые кучи. — Торопятся забыть, что был Тимофей Варавка, — вздохнула она. — Но это хороший обычай посыпать улицы можжевельником, — уничтожает пыль. Это надо бы делать и во время крестных ходов.
— Штыком! Чтоб
получить удар штыком, нужно подбежать вплоть ко врагу. Верно? Да, мы, на фронте, не щадим себя, а вы, в тылу… Вы — больше враги, чем немцы! — крикнул он, ударив дном стакана по столу, и матерно выругался, стоя пред Самгиным, размахивая короткими руками, точно пловец. — Вы, штатские, сделали тыл врагом
армии. Да, вы это сделали. Что я защищаю? Тыл. Но, когда я веду людей в атаку, я помню, что могу
получить пулю в затылок или штык в спину. Понимаете?
— Мы воюем потому, что господин Пуанкаре желает
получить реванш за 71 год, желает
получить обратно рудоносную местность, отобранную немцами сорок три года тому назад. Наша
армия играет роль наемной…
— Теперь всё «вопросы» пошли! — сиплым голосом вмешался полнокровный полковник, — из Петербурга я
получил письмо от нашего полкового адъютанта: и тот пишет, что теперь всех занимает «вопрос» о перемене формы в
армии…
Подъезжая еще к Ирбиту, Привалов уже чувствовал, что ярмарка висит в самом воздухе. Дорога была избита до того, что экипаж нырял из ухаба в ухаб, точно в сильнейшую морскую качку. Нервные люди
получали от такой езды морскую болезнь. Глядя на бесконечные вереницы встречных и попутных обозов, на широкие купеческие фуры, на эту точно нарочно изрытую дорогу, можно было подумать, что здесь только что прошла какая-то многотысячная
армия с бесконечным обозом.