Неточные совпадения
— Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный «прусским
королем». Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что́ недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он
будет нынче у меня.
— Император Александр, — сказала она с грустью, сопутствовавшею всегда ее речам об императорской фамилии, — объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного
короля, — сказала Анна Павловна, стараясь
быть любезной с эмигрантом и роялистом.
Генерал-аншеф князь Николай Андреевич, по прозванью в обществе le roi de Prusse, [прусский
король,] с того времени, как при Павле
был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m-lle Bourienne. [мамзель Бурьен.]
— Я знаю, — перебил Билибин, — вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё-таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и
король Франц не
будут очень осчастливлены вашею победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой особенной радости…
— Non, ce n’est rien, je voulais dire seulement… [ — Нет ничего, я хотел только сказать…] (Он намерен
был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre pour le roi de Prusse. [ — Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем за прусского
короля.]
«Я очень желаю, пишет прусский
король Бонапарту, чтобы ваше величество
были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенною заботливостью сделал для того все распоряжения, какие мне позволили обстоятельства.
Наполеон перед отъездом обласкал принцев,
королей и императора, которые того заслуживали, побранил
королей и принцев, которыми он
был недоволен, одарил своими собственными, т. е. взятыми у других
королей жемчугами и бриллиантами императрицу Австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию-Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она — эта Мария-Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга — казалось не в силах
была перенести.
Действительно это
был Мюрат, называемый теперь Неаполитанским
королем.
Хотя и
было совершенно непонятно, почему он
был Неаполитанский
король, но его называли так, и он сам
был убежден в этом, и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде.
Он так
был уверен в том, что он действительно Неаполитанский
король, что когда, накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!» [Да здравствует
король!] он с грустною улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain!» [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он
был Неаполитанский
король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему велено
было опять поступить на службу и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «je vous ai fait Roi pour régner à ma manière, mais pas à la vôtre» [я вас сделал
королем для того, чтобы царствовать не по-своему, а по-моему] — он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Шведы — их предопределение
быть управляемыми сумасшедшими
королями.
Когда самовар весь
выпили, Ростов взял карты и предложил играть в
короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры по предложению Ростова
было то, чтобы тот, кто
будет королем, имел бы право поцаловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
— Ну, а ежели Марья Генриховна
будет королем? — спросил Ильин.
Это
был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему-то все называли
королем Рима.
Хотя не совсем ясно
было, чтò именно хотел выразить живописец, представив так называемого
короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же, как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону очевидно показалась ясною и весьма понравилась.
«Канонада на левом фланге начнется, как только
будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице-короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Четвертое: Вице-король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они
будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять, — если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы
были вице-королем исполнить данные ему приказания, — он должен
был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны
были двинуться одновременно с фронта.
Пройдя Бородино, вице-король
был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а
были отбиты, и редут уже в конце сражения
был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное).
Как ни странны исторические описания того, как какой-нибудь
король или император, поссорившись с другим императором или
королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек, и, вследствие того, покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одною сотой всех сил народа, заставило покориться народ, — все факты истории (насколько она нам известна), подтверждают справедливость того, что бòльшие или меньшие успехи войска одного народа, против войска другого народа,
суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов.
Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских
были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять всё-таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские
были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами,
королями и императором, когда в этом состояла цель русских?
В-четвертых, бессмысленно
было желание взять в плен императора,
королей, герцогов, — людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее
было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо
было отделить дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и уже забранные пленные мерли с голода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого-то, забрать в плен для чего-то какого-нибудь герцога или
короля, — генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение
было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь-то самое время давать сражения и побеждать кого-то.