Неточные совпадения
В кабинете, полном
дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко
в рот янтарь, порывисто втягивал
дым и жмурился.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота
в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но
в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но
в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что̀ делалось на мосту. С моста поднялся густой
дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить
в трех местах, среди
дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, бо́льшая часть находилась
в самой деревне и за горою.
Но
в кого они стреляли, этого не было видно от порохового
дыма, не уносимого ветром.
В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог
дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними.
Генерал закашлялся от крика и порохового
дыма и остановился
в отчаянии.
Неприятельские пушки
в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал
дым невидимый курильщик.
— Вишь, пыхнул опять, — проговорил Тушин шопотом про себя,
в то время как с горы выскакивал клуб
дыма и влево полосой относился ветром, — теперь мячик жди — отсылать назад.
Сражение, состоявшее только
в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно пока не разошелся еще пороховой
дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли.
Дым от костров,
в которые бросали всё лишнее, ел глаза.
Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от
дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той,
в которую они вступали.
Но
в тот же миг всё застлалось
дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос
в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Дым, особенно-густой от тумана, помешал ему видеть
в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало.
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло
дымом.
Алпатыч вернулся
в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав
дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь
в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Пламя то замирало и терялось
в черном
дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке.
Что-то затрещало
в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы
дыма повалили из-под крыши. Еще страшно затрещало что-то
в огне, и завалилось что-то огромное.
Всё, чтò видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не поле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса,
дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он
в этой живой местности не мог найти позиции, и не мог даже отличить наших войск от неприятельских.
Вчера левый фланг наш был вон там,
в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон видите деревню и
дым? — это Семеновское, да вот здесь, — он указал на курган Раевского.
Князь Андрей
в этот ясный, августовский вечер 25-го числа, лежал, облокотившись на руку
в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка.
В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись
дымы костров — солдатских кухонь.
Он поглядел на полосу берез с их неподвижною желтизной, зеленью и белою корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы всё это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя
в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот
дым костров, всё вокруг преобразилось для него и показалось чем-то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и
дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади левее Пьера, кидали на нее
в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени.
К этому туману присоединялся
дым выстрелов, и по этому туману и
дыму везде блестели молнии утреннего света, то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и
в Бородине.
Как
в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям,
в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы
дымов, которые, распухая, разростаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Пьер оглядывался на первый
дым, который он оставил округлым, плотным мячиком, и уже на месте его были шары
дыма, тянущегося
в сторону и пуф… (с остановкой) пуф-пуф — зарождались еще три, еще четыре, и на каждый с теми же расстановками бум… бум-бум-бум — отвечали красивые, твердые, верные звуки.
Войдя на курган, Пьер сел
в конце канавы, окружающей батарею и с бессознательно-радостною улыбкой смотрел на то, что̀ делалось вокруг него. Изредка Пьер всё с тою же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другою стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым
дымом.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю,
в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из-за
дыма выстрелов, с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть.
Потом, когда
дым застлал всё поле,
в этом
дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии Дессе и Компана на флеши, и слева полки вице-короля, на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем
в двух верстах расстояния по прямой линии, и потому Наполеон не мог видеть того, чтò происходило там, тем более что
дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность.
Как скоро они спустились
в овраг,
дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо
в лицо Наполеона, смотревшего из-под руки на флеши.
Дым стлался пред флешами, и то казалось, что
дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из-за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел
в трубу, и
в маленький круг трубы он видел
дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
В медленно-расходившемся пороховом
дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, —
в лужах крови лежали лошади и люди по одиночке и кучами.
Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь
дым увидал ряды людей
в мундирах цветов, непривычных для его глаза.
Спереди и
в особенности с правой стороны,
в нерасходившемся
дыму бубухали пушки, и из таинственной области
дыма, застплавшей всю местность впереди, не переставая с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно-свистевшие гранаты.
Над всем полем, прежде столь весело-красивым, с его блестками штыков и
дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и
дыма, и пахло странною кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что̀ вы делаете?»
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили
в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом
дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик
в воротах, и из-за
дыма появилась фигура человека без шапки и
в кафтане.
— На абордаж!!!.. — закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и
в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного.
В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал наконец пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым
дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
В воздухе пахло гарью и
дымом.
Пьера с 13-ю другими отвели на Крымский Брод
в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от
дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
Дым не стлался низом, как
в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала;
дым поднимался столбами
в чистом воздухе.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке.
В полутьме виднелись лошади
в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели
дыма французы) разводившие красневший огонь
в лесном овраге.
В сенях маленькой избушки, казак, засучив рукава, рубил баранину.
В самой избе были три офицера из партии Денисова, устраивавшие стол из двери. Петя снял и отдал сушить свое мокрое платье и тотчас же принялся содействовать офицерам
в устройстве обеденного стола.
Подъезжая к воротам, Петя
в пороховом
дыму увидал Долохова, с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что-то людям.
Французы
в колеблющемся густом
дыме, одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду.
Между тем под понятием этим разумеются различными историками совершенно различные, и вовсе неравные видимому движению, силы. Одни видят
в нем силу, непосредственно присущую героям, как мужик чорта
в паровозе; другие, — силу производную из некоторых других сил, как движение колес; третьи, — умственное влияние, как относимый
дым.