Неточные совпадения
Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на
вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их
одних.
Этот неразрешенный, мучивший его
вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с тою подлою шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для
одного его.
— Ах, ничего, — сказал он, как будто ему уже надоел этот всё
один и тот же
вопрос. — Папенька скоро приедет?
А его занимали всё
одни и те же
вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников, и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь, в уединении путешествия, они с особенною силой овладели им.
О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к
одним и тем же
вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе.
И не было ответа ни на
один из этих
вопросов, кроме
одного, не логического ответа, вовсе не на эти
вопросы.
Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с
вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце
одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем-то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру.
— Еще
один вопрос, граф, — сказал он, — на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого
вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая
один другого и занимая гостя.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, чтò он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как
один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимою привычкой вести прения и держать
вопросы, он заговорил тихо, но слышно...
Когда она простилась с ним и осталась
одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный
вопрос, любит ли она его?
Принимая всё более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению
вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно-малую величину и восходящую от нее прогрессию до
одной десятой, и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения
вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно-малыми величинами, и в других более сложных
вопросах движения дает теперь ответы на
вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Историки, отвечая на этот
вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей, в
одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии
одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события, главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, часто противоречащих
один другому,
вопросов.
Один страшный
вопрос занимал его.
И с этою целью она, в
одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на
вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
«Une maîtresse-femme! Voilà ce qui s’appelle poser carrément la question. Elle voudrait épouser tous les trois à la fois», [«Молодец-женщина! Вот что̀ называется твердо поставить
вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в
одно и то же время»,] — подумал Билибин.
— Да ты из каких будешь? — вдруг обратился к Пьеру
один из солдат, очевидно под этим
вопросом подразумевая то, что́ и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все
вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись
один, он распечатал и прочел письмо жены.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к
одному вопросу Москвы, когда всё население, как
один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства: тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленною.
Вызванный этим
вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только
одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
— Parlez-vous français? [ — По французски знаешь?] — повторил ему
вопрос офицер, держась вдали от него. — Faites venir l'interprête. [ — Позовите переводчика.] — Из-за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза из
одного московского магазина.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полу-бреду перед ним явилась та, которую он желал и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к
одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные, и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его теперь мучил
вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить это.
Понемногу, незаметно, все эти лица начинают исчезать, и всё заменяется
одним вопросом о затворенной двери.
Когда после этого
один из генералов с
вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
Точно в таком же недоуменьи он находился прежде при каждом
вопросе, касающемся его состояния, когда
один говорил, что надо поступить так, а другой — иначе.
Вопросы эти и тогда, как и теперь, существовали только для тех людей, которые в браке видят
одно удовольствие, получаемое супругами друг от друга, т. е.
одно начало брака, а не всё его значение, состоящее в семье.
Весь
вопрос, ежели цель обеда есть питание, а цель брака — семья, разрешается только тем, чтобы не есть больше того, чтò может переварить желудок — и не иметь больше жен и мужей, чем столько, сколько нужно для семьи, т. е.
одной и
одного.
Два месяца тому назад Пьер, уже гостя у Ростовых, получил письмо от князя Федора, призывавшего его в Петербург для обсуждения важных
вопросов, занимавших в Петербурге членов
одного общества, которого Пьер был
одним из главных основателей.
На
вопросы о том: каким образом единичные люди заставляли действовать народы по своей воле и чем управлялась сама воля этих людей, историки отвечали, на первый
вопрос признанием воли Божества, подчинявшей народы воле
одного избранного человека и на второй
вопрос — признанием того же Божества, направлявшего эту волю избранного к предназначенной цели.
Ответы, даваемые этого рода историками на
вопрос о той силе, которая движет событиями, удовлетворительны, но только до тех пор, пока существует
один историк по каждому событию.
Так же как золото тогда только золото, когда оно может быть употреблено не для
одной мены, а и для дела, так же и общие историки только тогда будут золотом, когда они будут в силах ответить на существенный
вопрос истории: чтò такое власть?
Одни историки, не понимая, в простоте душевной,
вопроса о значении власти, те самые частные и биографические историки, о которых было говорено выше, признают как будто, что совокупность воль масс переносится на исторические лица безусловно, и потому, описывая какую-нибудь
одну власть, эти историки предполагают, что эта самая власть есть
одна абсолютная и настоящая, а что всякая другая сила, противодействующая этой настоящей власти, есть не власть, а нарушение власти, — насилие.
Только в наше самоуверенное время популяризации знаний, благодаря сильнейшему орудию невежества — распространению книгопечатания,
вопрос о свободе воли сведен на такую почву, на которой и не может быть самого
вопроса. В наше время большинство так называемых передовых людей, т. е. толпа невежд, приняла работы естествоиспытателей, занимающихся
одною стороной
вопроса, за разрешение всего
вопроса.
Они не видят того, что роль естественных наук в этом
вопросе состоит только в том, чтобы служить орудием для освещения
одной стороны его.
Естествоиспытатели и их поклонники, думающие разрешать
вопрос этот, подобны штукатурам, которых бы приставили заштукатурить
одну сторону стены церкви и которые, пользуясь отсутствием главного распорядителя работ, в порыве усердия, замазывали бы своею штукатуркой и окна, и образа, и леса, и неутвержденные еще стены и радовались бы на то, как с их штукатурной точки зрения все выходит ровно и гладко.
Когда Ньютон высказал закон тяготения, он не сказал, что солнце или земля имеет свойство притягивать; он сказал, что всякое тело, от крупнейшего до малейшего, имеет свойство как бы притягивать
одно другое, т. е., оставив в стороне
вопрос о причине движения тел, он выразил свойство, общее всем телам, от бесконечно-великих до бесконечно-малых.