И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером)
входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
Неточные совпадения
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно-победительным выражением, высоко неся красивую голову,
вошел в комнату
к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами
вошел в кабинет
к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.
— Марья Дмитриевна, пустите меня
к ней ради Бога! — сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и
вошла. «Гадко, скверно, — в моем доме, — мерзавка-девчонка, только
отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами
вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
«Всё смешалось,—подумал Степан Аркадьич, — вон дети одни бегают». И, подойдя к двери, он кликнул их. Они бросили шкатулку, представлявшую поезд, и
вошли к отцу.
На столе горела лампа, окна были открыты, жёлтый язык огня вздрагивал, вытягиваясь вверх и опускаясь; пред образами чуть теплился в медной лампадке другой, синеватый огонёк, в комнате плавал сумрак. Николаю было неприятно смотреть на эти огни и не хотелось
войти к отцу, встречу шёпоту старухи Рогачёвой, стонам больного, чёрным окнам и умирающему огню лампады.
Неточные совпадения
Шестнадцатого апреля, почти шесть месяцев после описанного мною дня,
отец вошел к нам на верх, во время классов, и объявил, что нынче в ночь мы едем с ним в деревню. Что-то защемило у меня в сердце при этом известии, и мысль моя тотчас же обратилась
к матушке.
Он сказал, что деньги утащил сегодня у матери из шкатулки, подделав ключ, потому что деньги от
отца все его, по закону, и что она не смеет не давать, а что вчера
к нему приходил аббат Риго увещевать —
вошел, стал над ним и стал хныкать, изображать ужас и поднимать руки
к небу, «а я вынул нож и сказал, что я его зарежу» (он выговаривал: загхэжу).
Теперь,
войдя в эту комнату, освещенную двумя лампами с рефлекторами — одним у портрета его
отца, а другим у портрета матери, он вспомнил свои последние отношения
к матери, и эти отношения показались ему ненатуральными и противными.
Тот, который отпер
к отцу дверь и
вошел этою дверью, тот и убил его, тот и обокрал.
— То есть вы их прикладываете
к нам и в нас видите социалистов? — прямо и без обиняков спросил
отец Паисий. Но прежде чем Петр Александрович сообразил дать ответ, отворилась дверь и
вошел столь опоздавший Дмитрий Федорович. Его и вправду как бы перестали ждать, и внезапное появление его произвело в первый момент даже некоторое удивление.