Неточные совпадения
— Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый? — сказал Болконский. — Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую
армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [Зарок непобедимости.] французов, и военный министр не интересуется даже
знать подробности!
— Вы не
знаете, Болконский, — обратился Билибин к князю Андрею, — что все ужасы французской
армии (я чуть было не сказал — русской
армии) — ничто в сравнении с тем, что̀ наделал между женщинами этот человек.
Как только он
узнал, что русская
армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую
армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе!
— Зачем вы поедете? Я
знаю, вы думаете, что ваш долг — скакать в
армию теперь, когда
армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c’est de l’heroisme. [мой милый, это героизм.]
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал к
армии, сам не
зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что̀ он предвидел прежде, именно то, что в
армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую
знали в полку, и он
знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким.
— Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, — сказал он и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то значит давно мне надо было наказать», подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он
знал) находится в
армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она
знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он вероятно, скоро приедет опять из
армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дальше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
Я еду в
армию, зачем? — сам не
знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того, чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!» И прежде были всё те же условия жизни, но прежде они все вязались между собою, а теперь всё рассыпалось.
Хотя эти лица и находились без военных должностей при
армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не
знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не
знал, от его ли лица, или от государя истекает такое-то приказание в форме совета, и нужно или не нужно исполнять его.
Никто не мог и не может
знать, в каком будет положении наша и неприятельская
армия через день, и никто не может
знать, какая сила этого или того отряда.
— Я верно
знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник-цесаревич не был при
армии. Vous savez ce qu’il a dit à l'Empereur? [Вы
знаете, что он сказал государю?] — И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, je le connais de longue date. [я его давно
знаю.]
Пьер, при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в
армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был
знать это.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в
армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором и,
узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
И
узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер
армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
В вечер 26-го августа, и Кутузов и вся русская
армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтоб он хотел кого-нибудь обманывать, но потому, что он
знал, что враг побежден, так же как
знал это каждый из участников сражения.
Он был убежден, что он один в этих трудных условиях мог держаться во главе
армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса
знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать.
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров, для препровождения
армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и вашей империи. Россия содрогнется,
узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах ваших предков. Я последую за
армией. Я всё вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
«Князь Михаил Иларионович! С 29-го августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1-го сентября получил я через Ярославль, от Московского главнокомандующего, печальное извещение, что вы решились с
армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы
узнать от вас о положении
армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Люди этой бывшей
армии бежали с своими предводителями сами не
зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Не потому, чтобы люди
знали, что в Смоленске было много правианту и свежих войск, не потому, чтоб им говорили это (напротив, высшие чины
армии и сам Наполеон
знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло дать им силу двигаться и переносить настоящие лишения.
Одна
армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и казалось бы тут, простояв четыре дня, французы могли бы
узнать, где неприятель, сообразить что-нибудь выгодное и предпринять что-нибудь новое. Но после четырехдневной остановки, толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу — по пробитому следу.
Русская
армия должна была действовать как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик
знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.