Неточные совпадения
— Нет,
нельзя, — сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая
знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать. Он что-то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и мужчины встали, чтобы дать им дорогу.
Князь Василий
знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему
нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние.
— Да, ваша правда, — продолжала графиня. — До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, — говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. — Я
знаю, что я всегда буду первою confidente [советницей] моих дочерей, и что Николинька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику
нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
— Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? — сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3-ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо-отбытого смотра неудержимую радость. — Служба царская…
нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня
знаете… Очень благодарил! — И он протянул руку ротному.
— Ах, ваше сиятельство, — вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из-за которой
нельзя было догадаться, серьезно ли, что̀ он говорит, или нет. — Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам-то кто же Владимира с бантом даст? А так-то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки
знает.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и другими, не одобрявшими план атаки, он не
знал. «Но неужели
нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из-за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моею, моею жизнью?» думал он.
Ростов ехал шагом, не
зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно.
Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Чтó ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
— Нет, нет, — закричала Наташа. — Мы про это уже с нею говорили. Мы
знали, что ты это скажешь. Но это
нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь — считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё-таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они
знали, что ни при ком, как при нем,
нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он
знал, что этого
нельзя было.
— Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что́ ты хочешь от него? Ты
знаешь, что тебе
нельзя выйти за него замуж.
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего
нельзя не
знать? Зачем говорить, когда
нельзя словами выразить того, что́ чувствуешь».
— Ты едешь? — сказала Наташа, — я так и
знала! Соня говорила, что не поедете. Я
знала, что нынче такой день, что
нельзя не ехать.
— Adorable, divin, délicieux! [ — Восхитительно, божественно, чудесно!] — слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что́ делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором
нельзя было
знать, что́ хорошо, что́ дурно, что́ разумно и что́ безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего-то.
Он не переставая бормотал что-то, дергаясь бровями и губами, и
нельзя было
знать, понимал он или нет то, что̀ его окружало.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из-под руки на флеши. Дым стлался пред флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из-за выстрелов крики людей, но
нельзя было
знать, что они там делали.
Долголетним военным опытом он
знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью,
нельзя одному человеку, и
знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этою силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Все генералы, офицеры, солдаты французской армии
знали, что этого
нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Они
знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми
нельзя итти на Три Горы воевать с Наполеоном, и что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество.
Она
знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она
знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что-нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, — что-нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего
нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтоб уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно.
Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что
нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество, и жители до половины повыехали, граф Растопчин
знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Когда на другой день после своего вечера, губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что хотя при теперешних обстоятельствах
нельзя и думать о формальном сватовстве, всё-таки можно свести молодых людей, дать им
узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
С Соней он давно уже составил себе будущую картину и всё это было просто и ясно, именно потому, что всё это было выдумано, и он
знал всё, чтò было в Соне; но с княжной Марьей
нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Она
знала, что теперь сведенные вместе, при таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними,
нельзя будет жениться на княжне Марье.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении — сказать или не сказать всё то, чтò она
знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца,
нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной, пришедшей ему в голову мысли о том, как теперь взволнуется всё это гнездо штабных, влиятельных людей, при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и
знал, что без этого
нельзя.
— Это так, но надо
знать какие и сколько войск, — сказал Долохов — надо будет съездить. Не
зная верно, сколько их, пускаться в дело
нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня и мундир с собою.
Милорадович, который говорил, что он
знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда
нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche», [рыцарь без страха и упрека,] как он сам называл себя, и охотник до разговора c французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, терял время и делал не то, чтò ему приказывали.
Но не это делало ее неузнаваемою: ее
нельзя было
узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые, и печально-вопросительные.
Пьер
знал, что он не виноват, потому что ему
нельзя было приехать раньше;
знал, что этот взрыв с ее стороны неприличен и
знал, что через две минуты это пройдет; он
знал главное, что ему самому было весело и радостно. Он бы хотел улыбнуться, но не посмел и подумать об этом. Он сделал жалкое, испуганное лицо и согнулся.
—
Знаю,
знаю я это чувство, — подтвердил Николай. — Мне итти
нельзя, ведь чулки — сюрприз мне.