Неточные совпадения
— Он дурно выбирал свои знакомства, — вмешалась княгиня Анна Михайловна. — Сын князя Василия, он и один Долохов, они,
говорят, Бог знает что́ делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в
солдаты, а сын Безухова выслан в Москву. Анатоля Курагина — того отец как-то замял. Но выслали-таки из Петербурга.
Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как
говорят солдаты.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и
говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и
солдатам.
— Экой ты, братец мой! —
говорил казак фурштатскому
солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся у самых колес и лошадей пехоту, — экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
— Мелион без одного! — подмигивая
говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый
солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый
солдат.
— Как он (он — неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, —
говорил мрачно старый
солдат, обращаясь к товарищу, — забудешь чесаться.
— Как он его, милый человек, полыхнет прикладом-то в самые зубы… — радостно
говорил один
солдат в высокоподоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
— Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро-то, —
говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой
солдат, — я так и обмер. Право, ей-Богу, так испужался, беда! —
говорил этот
солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался.
— Продай матушку̀, — ударяя на последнем слоге,
говорил другой
солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
— И что́ становятся? Порядку-то нет! —
говорили солдаты. — Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера-то приперли, —
говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что-то кричал, ругая грубыми словами
солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них
говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые, молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
— Глянь-ка, глянь, —
говорил один
солдат товарищу, указывая на русского мушкатера-солдата, который с офицером подошел к цепи и что-то часто и горячо
говорил с французским гренадером. — Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз-то за ним не поспевает. Ну-ка ты, Сидоров!
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья
солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!»
говорило лицо каждого
солдата и офицера.
«Ради… ого-го-го-го-го!…» раздалось по рядам. Угрюмый
солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто
говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не
говорил с
солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить
солдат), несмотря на то,
солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное.
— Тафа-лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, —
говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. — Расстрелял бы я их, подлецов!
Хорошо, выходит этот обер-вор: тоже вздумал учить меня: «Это разбой!» — «Разбой,
говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтобы кормить своих
солдат, а тот кто берет его, чтобы класть в карман!» Хорошо.
Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и
говорил это на острове св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым
солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes, [хорошие принципы,] а дипломатам того времени то, что всё произошло от того, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона, и что неловко был написан memorandum за № 178.
Унтер-офицер, нахмурившись и проворчав какое-то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что̀ ему
говорят. Балашев назвал себя. Унтер-офицер послал
солдата к офицеру.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда-то спешащего, много
солдат, но так же как и всегда ездили извозчики, купцы стояли у лавок, и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте, все
говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
— Я
говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, — сказала m-lle Bourienne. — Потому что, согласитесь, chère Marie попасть в руки
солдат или бунтующих мужиков на дороге — было бы ужасно. M-lle Bourienne достала из ридикюля объявление (не на русской обыкновенной бумаге) французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала его княжне.
— Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, — проговорил Тимохин, — что себя жалеть теперь!
Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку пить: не такой день,
говорят. — Все помолчали.
Несколько
солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтоб он
говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
— Мы его оттеда как долбанули, так всё побросал, самого короля забрали, — блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал
солдат. — Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе
говорю…
— Совсем нет, — как бы обидевшись сказал Николай. — Я, ma tante, как следует
солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, — сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, чтò он
говорит.
Не понимая того, чтò ему
говорили, Пьер встал и пошел с
солдатами.
— Я-то? — спросил Каратаев. — Я
говорю не нашим умом, а Божьим судом, — сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: — Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть полная чаша! И хозяйка есть? А старики-родители живы? — спрашивал он и, хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у
солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки, в то время как он спрашивал это. Он видимо был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
—
Солдат в отпуску — рубаха из порток, —
говаривал он.
Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большею частию неприличные и бойкие поговорки, которые
говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой всё, чтò было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный trésor. [сокровище.] Увидав обоз, загромождавший армию, Наполеон ужаснулся (как
говорит Тьер). Но он, с своею опытностью войны, не велел сжечь все лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве; он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали
солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные
солдаты. Ему хотелось
поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух
солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского
солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что-то ласково
говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто-то из свиты махнул, чтобы державшие знамена
солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько минут и видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал
говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
Это были два, прятавшиеся в лесу, француза. Хрипло
говоря что-то на непонятном
солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом в офицерской шляпе и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам
солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот,
говорил что-то.
Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал, не переставая,
говорить что-то не понимавшим его
солдатам.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все
говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое-нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме: только когда возможно было отдать в
солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания.