Неточные совпадения
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вышла одна из княжен-племянниц
графа, с угрюмым и холодным
лицом и поразительно-несоразмерною по ногам длинною талией.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка,
граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с
графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными
лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет
графа.
Впереди шла Марья Дмитриевна с
графом — оба с веселыми
лицами.
Чтó выражалось во всей круглой фигуре
графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся
лице и вздергивающемся носе.
Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался
граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па́, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся
лицом и округло размахнув правою рукою среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи.
— Слава Богу, что успели, — сказала она духовному
лицу, — мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек — сын
графа, — прибавила она тише. — Ужасная минута!
Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно-белыми, не смятыми, видимо, только-что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко-зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца,
графа Безухова, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно-благородными крупными морщинами на красивом красно-желтом
лице.
В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные
лица шопотом сказали что-то друг другу; старый слуга, державший руку
графа, поднялся и обратился к дамам.
Граф смотрел на то место, где находилось
лицо Пьера, в то время как он стоял.
— На другой бочок перевернуться хотят, — прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить
лицом к стене тяжелое тело
графа.
Заметил ли
граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в
лице Пьера, опять на руку, и на
лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием.
Ближе всех к Вейротеру сидел
граф Ланжерон и с тонкою улыбкой южного французского
лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом.
Повар и эконом клуба с веселыми
лицами слушали приказания
графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
И
граф обратился к повару, который с умным и почтенным
лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными
лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца-сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый
граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
При этом тосте
граф вынул платок и, закрыв им
лицо, совершенно расплакался.
— Да, да, — проговорил он, — трудно, я боюсь, трудно достать… с кем не бывало! да, с кем не бывало… — И
граф мельком взглянул в
лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
— Я приехал к вам с поручением и предложением,
граф, — сказал он ему, не садясь. — Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого
лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
«Он — военный министр, доверенное
лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных
лиц в приемной
графа Аракчеева.
На неважных
лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной
графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных
лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым
лицом.
—
Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайною, странною белизной продолговатого
лица.
— Сейчас, сейчас, не ходи, папа, — крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее
лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту
графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье
лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из-за леса и остановилось позади
графа.
Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
Граф, забыв стереть улыбку с
лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый
граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна-шут с печальным
лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, чтó она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснились в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хороводы и святочные игры. Графиня, узнав
лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную.
Граф Илья Андреич с сияющею улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда-то.
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного
лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с
графом и другими гостями.
Когда
граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и
лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным
лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что-нибудь случиться; но ему так страшно было думать, что что-нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
После обеда
граф уселся покойно в кресло и с серьезным
лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
— Ну чтó, всё готово, Васильич? — сказал
граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (
Граф любил новые
лица.)
Берг сидел подле графини и родственно-почтительно утешал ее.
Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой
лицом, как буря, ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
Граф стоял у окна и, не поворачивая
лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое
лицо к окну.
— Яйца… яйца курицу учат… — сквозь счастливые слезы проговорил
граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное
лицо.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе пред животом и немного согнувшись. Исхудалое с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое
лицо его было опущено вниз. При первых словах
графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на
графа, как бы желая что-то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело
лицо.
—
Граф!.. — проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. —
Граф, один Бог над нами…, — сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его
лица. Он не договорил того, чтò хотел сказать.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя
граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно-испуганное, окровавленное
лицо изменника в меховом тулупчике.
Тарутинское сражение очевидно не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той — которую мог иметь
граф Орлов, взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие
лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д.