— Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son âme… Ah! c’est terrible, les devoirs d’un chrétien… [Подумайте, дело
идет о спасении его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Вместе с этим даю тебе торжественное слово мое — слово несчастной матери, обожающей свою дочь, что никогда, ни под каким видом, ни при каких обстоятельствах, даже если б
шло о спасении жизни моей, я уже не буду более говорить об этом.
Этот роман напомнил читателям «Юрия Милославского»; он написан с тою же силою таланта, утратившего может быть только первую свежесть и новость; но, конечно, роман не произвел и не мог произвести такого же впечатления уже по одной разности эпох: в «Юрии Милославском», в 1612 году, дело
шло о спасении русской земли; оно составляло главное содержание, а все прочее было придаточной обстановкой; а в «Брынском лесу» положение государства, конечно, весьма интересное и важное по своим последствиям, составляет небольшую придаточную часть и служит, так сказать, введением в интригу романа, по несчастью — любовную.
В религиозном процессе, который и составляет существо мировой истории, дело
идет о спасении от мира, о взыскании Бога человеком («из глубины воззвах к Тебе, Господи») [Пс. 129:1.], а вместе и о спасении мира.
Неточные совпадения
И зажил бы себе наш Петр Иваныч на
славу, в полном удовольствии от новой Эвридики и позабыв
о старой, и жил бы таким образом до той минуты, когда, одряхлев и обессилев, сам пришел бы к заключению, что ему не об Эвридиках думать надлежит, а
о спасении души.
Так он лежал долго, думая то
о своем необходимом конце, то
о Пашеньке. Пашенька представлялась ему
спасением. Наконец он заснул. И во сне он увидал ангела, который пришел к нему и сказал: «
Иди к Пашеньке и узнай от нее, что тебе надо делать, и в чем твой грех, и в чем твое
спасение».
Головщик наш Арефа тут же стоял и сразу его послушал и ударил: «Отверзу уста», а другие подхватили, и мы катавасию кричим, бури вою сопротивляясь, а Лука смертного страха не боится и по мостовой цепи
идет. В одну минуту он один первый пролет перешел и на другой спущается… А далее? далее объяла его тьма, и не видно:
идет он или уже упал и крыгами проклятыми его в пучину забуровило, и не знаем мы: молить ли
о его
спасении или рыдать за упокой его твердой и любочестивой души?
— Вижу: хотели лишить себя жизни? — договорил
о. Мисаил засевшую у Половецкого в горле фразу. — Великий и страшный грех отчаяние, потому что оным отрицается безграничное милосердие божие. Страшно подумать, когда человек дерзает
идти против закона божия… Но есть и
спасение для кающегося, если покаяние с верой и любовью.
Не
о духе только, но и
о плоти, и притом
о социальной, точнее всечеловеческой плоти,
идет здесь речь, об ее
спасении и просветлении, а далее и об узрении человечества, как того живого существа, Адама-Кадмона, Grand etre,
о котором в единогласном прозорливстве говорят еврейские каббалисты,
О. Конт, Вл. Соловьев.