Неточные совпадения
Он нигде не служил еще, только что приехал из-за
границы, где он воспитывался, и был
в первый раз
в обществе.
Для Пьера, воспитанного за
границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел
в России.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером-аббатом за
границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся
в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай
в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
— Вот нынешнее воспитание! Еще за
границей, — проговорила гостья, — этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь
в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить
в Европе на прочных основаниях мир — решили его двинуть ныне часть войска за
границу и сделать к достижению намерения сего новые усилия».
Пьер сидел
в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из-за
границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла
в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала...
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своею маленькою дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим, с приехавшим из-за
границы. Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее
в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
Один из моих двух братьев уже за
границей, другой с гвардией, которая выступает
в поход к
границе.
Гусарский корнет Жерков одно время
в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За
границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему...
Из прежнего его холостого общества многих не было
в Петербурге. Гвардия ушла
в поход, Долохов был разжалован, Анатоль находился
в армии,
в провинции, князь Андрей был за
границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу
в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия —
в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
— Ну, вот чтó: вы, мой милый, говорят, за
границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите
в конной гвардии? — спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали
в России, Польше и за
границей.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее
в этот день, чем на ольмюцком поле, где его
в первый раз за
границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было
в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
Война разгоралась, и театр ее приближался к русским
границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию;
в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д’арме ваш привели разбитый
в Пултуск! тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей
границе, что́ и выполнить сегодня.
Словом, мы думали внушить им только страх нашею военною атитюдой, но кончается тем, что мы вовлечены
в войну, на нашей же
границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним.
В 1809-м году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил
в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за-границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что
в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одною из сестер императора Александра.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своею деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться
в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому
в конце года Пьер поехал за
границу для посвящения себя
в высшие тайны ордена.
Летом еще
в 1809 году, Пьер вернулся
в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухов успел за
границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен
в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела
в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая
в нем, и всем показалось, что он что-то скрывает и готовит.
В конце письма она извещала его, что на-днях приедет
в Петербург из-за
границы.
Он решил сам собой, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти
в отставку и ехать за
границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию.
Но несмотря на то,
в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго
в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за-границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
В-четвертых, наконец, — сказал отец, насмешливо глядя на сына, «я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за-границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что́ хочешь, так велики, тогда женись.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за-границы, кто-нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все
в его положении.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться
в Европейские дела,
в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на Востоке, а
в отношении Бонапарта одно — вооружение на
границе и твердость
в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую
границу, как
в седьмом году.
В Каменке была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за-границу.
Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от
границ Польши, о том, как он встретил
в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из-за
границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался
в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
С конца 1811-го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил западной Европы, и
в 1812 году силы эти — миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию), двинулись с Запада на Восток, к
границам России, к которым точно так же с 1811-го года стягивались силы России.
В тот самый день,
в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман, и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую
границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена — на бале, даваемом генерал-адъютантами.
Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства
в отношении к вашему императорскому величеству, войска ваши перешли русские
границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что ваше величество считаете себя
в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорты.
Он узнал, что есть
граница страданий и
граница свободы и что эта
граница очень близка; что тот человек, который страдал от того, что
в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и согревая другую; что, когда он бывало надевал свои бальные, узкие башмаки, он точно так же страдал как и теперь, когда он шел уже совсем босой (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками.
В-третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин
в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через
границу больше того, что они перевели
в декабре месяце, т. е. одну сотую всего войска.
Кутузов только пожимал плечами, когда ему, один за другим, представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые
в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до
границы пространство больше того, которое было пройдено.
Он
в ответ Лористону на предложения о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что всё сделается само собою лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем-нибудь надо притти на
границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, — он один, этот придворный человек,
в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за
границей вредна и бесполезна.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки
в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за-границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Потом искусные, государственные люди и дипломаты (
в особенности Талейран, успевший сесть прежде другого на известное кресло и тем увеличивший
границы Франции), разговаривали
в Вене и этим разговором делали народы счастливыми или несчастливыми.