Неточные совпадения
— Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что все это сделалось нечаянно,
в минуту
гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть
в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня
в белом, атласном халате, шитом серебром, и
в простых волосах (две огромные косы en diadème [диадемою] огибали два раза ее прелестную голову) вошла
в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка
гнева.
Он приходит
в сильнейший
гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает те, которые адресованы другим…
Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя
в распалении
гнева; но недостаточно раскаялся
в этом.
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его
гнева обрушилась на нее. Она была виновата
в том, что к нему пустили шпиона. Ведь он сказал, ей сказал, чтоб она составила список, и тех, кого не было
в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. «С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно», говорил он.
— Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! — сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно, —
в моем доме, — мерзавка-девчонка, только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой
гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла
в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала
в том самом положении,
в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить свое достоинство и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного
гнева,
в котором очевидно находился Наполеон.
После всего того, что̀ сказал ему Наполеон, после этих взрывов
гнева и после последних, сухо сказанных слов: «je ne vous retiens plus, général, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его — оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил приглашение
в этот день к столу императора.
— Да,
в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, с тою же насмешливою, уверенною улыбкой продолжал Наполеон. — Чего я не могу понять, — сказал он, — это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? — с вопросом обратился он к Балашеву, и очевидно это воспоминание втолкнуло его опять
в тот след утреннего
гнева, который еще был свеж
в нем.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать
в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки
гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
— Нет спокоя, проклятые! — проворчал он с
гневом на кого-то. «Да, да, еще что-то важное было, очень что-то важное я приберег себе на ночь
в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что-то такое, что-то
в гостиной было. Княжна Марья что-то врала. Десаль что-то — дурак этот — говорил.
В кармане что-то — не вспомню».
Вот что̀ они сделали со мной!» думал Растопчин, чувствуя поднимающийся
в своей душе неудержимый
гнев против кого-то того, кому можно было приписать причину всего случившегося.
И потому самому это пришло ему
в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего
гнева.
И трясясь, задыхаясь, старый человек, придя
в то состояние бешенства,
в которое он
в состоянии был приходить, когда валялся по земле от
гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами.
— Хорошо, хорошо, — сказал он, бросая под стол куски сургуча и перья. И видимо, с трудом удерживая поднятый
в нем
гнев, он отвернулся от него.
Неточные совпадения
Чудо с отшельником сталося: // Бешеный
гнев ощутил, // Бросился к пану Глуховскому, // Нож ему
в сердце вонзил!
Как велено, так сделано: // Ходила с
гневом на сердце, // А лишнего не молвила // Словечка никому. // Зимой пришел Филиппушка, // Привез платочек шелковый // Да прокатил на саночках //
В Екатеринин день, // И горя словно не было! // Запела, как певала я //
В родительском дому. // Мы были однолеточки, // Не трогай нас — нам весело, // Всегда у нас лады. // То правда, что и мужа-то // Такого, как Филиппушка, // Со свечкой поискать…
Груди захлестывало кровью, дыхание занимало, лица судорожно искривляло
гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который, с топором
в руке, пришел неведомо отколь и с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и будущему…
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно,
в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать
гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и
в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
«Да, да, вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое, подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал, о чем она говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное
в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство,
гнев и гордость. Но это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы вспоминая что-то.