Неточные совпадения
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать,
был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он
был уже офицер и раненый
герой, хорошо ли
было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
Он знал, что это
был Наполеон — его
герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, чтò происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками.
Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов
был принят домашними как лучший сын,
герой и ненаглядный Николушка; родными — как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми — как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Но
героем из
героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал
героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно — жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован
был».
Историк Наполеона Тьер так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего
героя, что Наполеон
был привлечен к стенам Москвы невольно.
Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг
героем или гением, что еще
будет несправедливее.
— Да, вот он мой
герой, — сказал Кутузов к полному, красивому, черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это
был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
— Je trouve que c’est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] — говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы
были в Вену Австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le héros de Pétropol [
Героем Петрополя,] (как его называли в Петербурге).
В числе мужчин
был один пленный итальянец — офицер французской армии и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его — русского
героя.
В исторических событиях (где предметом наблюдения
суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте — исторических
героев.
Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде,
были для него, если не вредны, то стеснительны, — его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, здесь, между этими людьми, давали ему положение почти
героя.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где
было последнее сражение с французами, и в то место, с которого очевидно уже начинается погибель французов, и опять много гениев и
героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это-то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Петр Петрович Коновницын, так же, как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых
героев 12-го года — Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же, как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и так же, как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где
было труднее всего; спал всегда с раскрытою дверью с тех пор, как
был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья
был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и
был так же, как и Дохтуров, одною из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, — дрянь, немец, что Денисов
герой и эсаул
герой, и Тихон
герой, и что ему
было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
«C’est grand!» [Это величественно!] — говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а
есть «grand», и «не grand». Grand — хорошо, не grand — дурно. Grand
есть свойство, по их понятиям, каких-то особенных существ, называемых ими
героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c’est grand, и душа его покойна.
Под Красным взяли 26 тысяч пленных, сотни пушек, какую-то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и
были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона, или хоть какого-нибудь
героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями,
были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости: но они считали себя
героями и воображали, что тò, чтò они делали,
было самое достойное и благородное дело.
Стòит только забыть про вопрос о том, каким образом воля
героев производит события, и истории Тьеров
будут интересны, поучительны и, кроме того,
будут иметь оттенок поэзии.
Власть эта не может
быть основана на преобладании нравственной силы, ибо, не говоря о людях-героях, как Наполеоны, о нравственных достоинствах которых мнения весьма разноречивы, история показывает нам, что ни Людовики ХІ-е, ни Метернихи, управлявшие миллионами людей, не имели никаких особенных свойств силы душевной, а напротив,
были по бòльшей части нравственно слабее каждого из миллионов людей, которыми они управляли.
Неточные совпадения
— Что вы говорите! — вскрикнул он, когда княгиня сказала ему, что Вронский едет в этом поезде. На мгновение лицо Степана Аркадьича выразило грусть, но через минуту, когда, слегка подрагивая на каждой ноге и расправляя бакенбарды, он вошел в комнату, где
был Вронский, Степан Аркадьич уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над трупом сестры и видел в Вронском только
героя и старого приятеля.
Герой романа уже начал достигать своего английского счастия, баронетства и имения, и Анна желала с ним вместе ехать в это имение, как вдруг она почувствовала, что ему должно
быть стыдно и что ей стыдно этого самого.
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно
было ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума… Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались
героем романа в новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
Характера он
был больше молчаливого, чем разговорчивого; имел даже благородное побуждение к просвещению, то
есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся: ему
было совершенно все равно, похождение ли влюбленного
героя, просто букварь или молитвенник, — он всё читал с равным вниманием; если бы ему подвернули химию, он и от нее бы не отказался.
И вот таким образом составился в голове нашего
героя сей странный сюжет, за который, не знаю,
будут ли благодарны ему читатели, а уж как благодарен автор, так и выразить трудно.