Неточные совпадения
— Я бы спросил, — сказал виконт, — как monsieur объясняет 18 брюмера? Разве это не обман? C’est un escamotage, qui ne ressemble nullement à la manière d’agir d’un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на
образ действий великого
человека.]
— Одно, чтó тяжело для меня, — я тебе по правде скажу, André, — это
образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как
человек с таким огромным умом не может видеть того, чтó ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
— Мне известен ваш
образ мыслей, — сказал масон, — и тот ваш
образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть
образ мыслей большинства
людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш
образ мыслей есть печальное заблужденье.
Хотя этим
образом действий не достигалась ни та ни другая цель, но
людям этой партии казалось так лучше.
«Чтó стоило еще оставаться два дня? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить
людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким
образом воевать не можно и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Стало быть и то, каким
образом эти
люди убивали друг друга происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч
людей, участвовавших в общем деле.
Для тех
людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же
образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком-то и таком-то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так-то и так-то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставив Москву и т. д.
Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда негодное оружие пьяному сброду, то поднимал
образà, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на 136 подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г-жу Обер-Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт-директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтоб отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство
человека, и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по-французски стихи о своем участии в этом деле, [Je suis né Tartare. Je voulus être Romain. Les Français m’appelèrent barbare. Les Russes — Georges Dandin.
В избе под
образами лежал на лавках другой
человек (это был Тимохин) и на полу лежали еще два какие-то
человека (это были доктор и камердинер).
— И таким
образом уничтожив молодого
человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и видимо сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, [остроту,] говорил об австрийцах.
Рядом с ним сидел согнувшись какой-то маленький
человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пòта, который отделялся от него при всяком его движении.
Человек этот что-то делал в темноте с своими ногами и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что
человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что
человек этот разувался. И то, каким
образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Таким
образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим, движениями, разувшись,
человек развесил свою обувь на колушки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что-то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера.
Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, т. е.
образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем
человека.
В то время как они вполголоса говорили таким
образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, другой, забелелся дымок и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов, и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал
человек в чем-то красном. Очевидно по нем стреляли и на него кричали французы.
Но каким
образом тогда этот старый
человек, один в противность мнению всех, мог угадать так верно значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Рассуждения эти и теперешние вопросы, подобные вопросам о том, каким
образом получить как можно более удовольствия от обеда, не существовали тогда, как не существуют и теперь для
людей, для которых цель обеда есть питание, и цель супружества — семья.
На вопросы о том: каким
образом единичные
люди заставляли действовать народы по своей воле и чем управлялась сама воля этих
людей, историки отвечали, на первый вопрос признанием воли Божества, подчинявшей народы воле одного избранного
человека и на второй вопрос — признанием того же Божества, направлявшего эту волю избранного к предназначенной цели.
Чтó такое всё это значит? Отчего произошло это? Чтó заставляло этих
людей сжигать домà и убивать себе подобных? Какие были причины этих событий. Какая сила заставила
людей поступать таким
образом? Вот невольные, простодушные и самые законные вопросы, которые предлагает себе
человек, натыкаясь на памятники и предания прошедшего периода движения.
Итак, не разделяя искусственно всех сливающихся точек конуса, — всех чинов армии, или званий и положений какого бы то ни было управления, или общего дела, от низших до высших, мы видим закон, по которому
люди для совершения совокупных действий слагаются всегда между собой в таком отношении, что чем непосредственнее они участвуют в совершении действия, тем менее они могут приказывать и тем их большее число; и чем меньше то прямое участие, которое они принимают в самом действии, тем они больше приказывают и тем число их меньше; пока не дойдем таким
образом, восходя от низших слоев, до одного последнего
человека, принимающего наименьшее прямое участие в событии и более всех направляющего свою деятельность на приказывание.
Оправдания эти снимают нравственную ответственность с
людей, производящих события. Временные цели эти подобны щеткам, идущим для очищения пути по рельсам впереди поезда: они очищают путь нравственной ответственности
людей. Без этих оправданий не мог бы быть объяснен самый простой вопрос, представляющийся при рассмотрении каждого события: каким
образом миллионы
людей совершают совокупные преступления, войны, убийства и т. д.?
Если
люди произошли от обезьян в неизвестный период времени, то это столь же понятно, как и то, что
люди произошли от горсти земли в известный период времени (в первом случае X есть время, во втором происхождение), и вопрос о том, каким
образом соединяется сознание свободы
человека с законом необходимости, которому подлежит
человек, не может быть разрешен сравнительною физиологией и зоологией, ибо в лягушке, кролике и обезьяне мы можем наблюдать только мускульно-нервную деятельность, а в
человеке — и мускульно-нервную деятельность, и сознание.
Ибо если такой-то
образ правления установился, или такое-то движение народа совершилось вследствие таких-то географических, этнографических или экономических условий, то воля тех
людей, которые представляются нам установившими
образ правления, или возбудившими движение народа, уже не может быть рассматриваема как причина.